Юра

Материал не вязался. Местные настороженно отнеслись к приезжим журналистам, задававшим слишком подозрительные для 1994 года вопросы. А где стояла церковь? А кто срубил крест, когда ее сносили? А правда ли, что колокол делали из серебра? А верно ли, что колокол упал и утонул в болоте, а большевики не нашли его? А кто забрал иконы? «А чего это вы интересуетесь?» — ​хмурились обитатели относительно крупного села. 1990-е напомнили им, что молчание золото. Уж слишком много тогда по Мордовии колесило «любителей» старины, собиравших не только иконы. На дворе стояло еще одно криминальное лето, катившееся спелым яблоком в неизвестность…

«Серый, — ​предложил автору идеи Сергею Аверкину редакционный фотограф Юрий Кемаев. — ​Так тебе никто ничего не скажет. Надо по избам пройтись. Посмотреть, где у кого и какие иконы. Так, может, что и расскажут. Если не побьют…» — «Ты прав, — ​вздохнул Аверкин, поднимаясь пригорком к ближайшему дому. — ​Только первым войдешь». — «Ладно, — ​согласился Юра. — ​Прикрою тебя, если что… Где мы, сержанты ГСВГ, не пропадали».

Два быстрых шага, и Юра, удерживая массивную сумку с фотоаппаратурой, стоял уже на высоком крыльце серого бревенчатого дома, накренившегося от времени, но все еще дарящего тепло людям. «Есть кто живой? — ​толкнул незапертую дверь Кемаев, входя в сени. — ​Нет никого?!» Непрошеного гостя встретили сырость и прохлада конца лета. В углу угадывались урожай яблок, раскинутый на лоскутном одеяле, ведра, темный от костра чайник, банные веники и сваленная в кучу серая одежда. Юра покрутил головой и приоткрыл обитую лопнувшим от мрачности дерматином дверь справа. Тут же показалась беленая печь. «Так нет никого?» — ​снова спросил он. «Кто тебе нужен?» — ​послышался стариковский голос. Юра заглянул в комнату. За большим черным и пустым столом сидел суховатый дед. Почему-то в зимней шапке. «Ты кто такой?» — ​положил дед худые руки на стол. «Журналист…» — ​начал было что-то объяснять Кемаев, разглядывая большую икону, стоявшую за хозяином дома. «Знаем тут всяких журналистов, — ​вынырнула из комнаты бойкая старушенция. — ​Ходят, вынюхивают. Иконами интересуются…» «Да я ж говорю, что журналист», — ​оторопел Юра. Тут взметнулась вверх занавеска, закрывавшая лежанку русской печки, и показалась девушка. «Раз журналист, то покажи удостоверение», — ​громко предъявило веснушчатое лицо. «А ты сама-то кто будешь?» — ​буркнул Кемаев. «Я-то? — ​пояснила набиравшая сок красотка. — ​Внучка. Приехала вот из Саранска погостить. Так что разбираюсь в журналистах…»

Юра полез в боковой карман сумки, достал редакционное удостоверение и протянул его девице-красавице: «Читать-то умеешь?» —«Умею! — ​раскрыла барышня «корочки». — Так…» — ​пробежала она глазами по буквам. Последовала внушительная пауза и вдруг: «Так это ж сам Юрий Кемаев! Из «Столицы С»!» «Бабка, — ​грохнул кулаком об стол дед. — ​Накрывай для гостя!» Маленькая женщина тут же нырнула в подпол, чтобы через секунду достать трехлитровую банку самогона. Скоро стол украшали тарелки с огурцами и помидорами. А хозяйская внучка, восхищенно поглядывая на Кемаева, строгала что-то похожее на шмат сала. «Серый, — ​позвал Аверкина Кемаев. — ​Заходи. Будет у тебя материал. Теперь все расскажут. Даже чего не было…» Финалом истории стала совместная фотография деда, бабки и внучки. Они держали в руках по огромной иконе. Реликвии удалось спасти, когда в 1930-х большевики сносили сельский храм. Рассказ про серебряный колокол, «сбежавший» от большевиков в болото, оказался красивой байкой. А вот судьба мужичка, срубавшего лопатой крест, действительно оказалась трагичной. Выяснилось, что весь род его «усох»… И да. На снимке Кемаева дед сидит все в той же зимней шапке-ушанке. Только домашние заставили пожилого человека надеть старый серый пиджак. С наградами.

«Меня в Мордовии каждая собака знает», — ​хвастал после этого случая Юра.

Не помню, как именно Кемаев оказался в «Столице С». Он тогда мотался где-то между газетой «Саранские вести» и свободным художеством. Время от времени Юра продавал в «столичку» фотографии, но в штат приниматься не торопился. На нас он смотрел как на задиристых воробьев. «Насколько вас хватит?» — ​смеялся он над первым составом «столичников». В начале 1990-х газеты в России открывались каждый день. И каждый же день закрывались. Сейчас уж многие и не помнят, что были «Саранские вести», «Дело», «Саранские курьер»… «Юра, наверное, отметился снимками в каждом издании. Он как бы нащупывал свой стиль и подбирал редакцию, которая соответствовала бы его авантюристическому складу характера. Поэтому не мог пройти мимо «Столицы С». «Стас, — ​учил он меня. — ​Запомни, что главное украшение первой полосы — это фотография!» Юра был самым возрастным в редакции. И самым хулиганистым. Только он мог отомстить редактору «Саранских вестей» Леше Новикову за скудость мысли и боязливость так, что об этом говорил весь город. Юра забрался на сугроб и опорожнился в открытую форточку кабинета Новикова. «Леша как раз сидел за столом. И заорал: «Я в милицию на тебя заявление напишу!» — ​рассказывал Юра коллегам по цеху.

Когда «столичка» переехала на Большевистскую, 60, Кемаев выбил себе целый кабинет. «А как ты хотел? — ​весело смотрел Юра на меня. — ​Фотоувеличитель, ванночки, шкаф для химикатов всяких — ​закрепителей, проявителей. Да и бумагу надо где-то хранить. И еще — ​дай денег на черные шторы…» Но шторами не обошлось. Скоро в каморке Кемаева появились плитка, на которой он жарил картошку с грибочками на сале, и огромный стол, предназначенный совсем не для фотографических нужд. А еще шкафы, куда он прятал собутыльников во время моих неожиданных проверок. В «Столице С» было две беды — ​компьютерные игры и алкоголь. Кемаев тогда игры откровенно презирал, называя их пустой тратой времени. Зато знал толк в горячительных напитках, что всегда высоко ценилось в журналистской среде. «Что наша профессия — ​наливай да пей», — ​говорил Сергей Аверкин, глядя на колдующего над чугунной сковородой Юру и вдыхая картофельный аромат.

Кабинет Кемаева с бронированной дверью был для журналистов одновременно фотостудией, рестораном и ночным клубом. Допускались туда только надежные товарищи, проверенные в командировках-попойках. А вот ключи от кабинета Юра никому не доверял…

Нас, молодняк, Юра учил жизни ненавязчиво. Как бы извиняясь. «Знаешь, — ​обратился как-то он ко мне, улыбнувшись только очками. — ​Мне вот стыдно за «Столицу С». — «Чего это вдруг?» — ​удивился я. «Скажи, кто я здесь? — ​оживился Юра. — ​Правильно, фотограф. Везде бываю. И в кабинетах чиновников, и на сессиях депутатов, и в кабинетах директоров. Получается, что я — ​лицо газеты. Верно?! А раз так, то посмотри, как я одет… Свитер какой-то драный… Несерьезно, Стас, несолидно». — «Чего хочешь?» — ​оборвал я монолог. «Давай кожаный пиджак мне пошьем? — ​вопросительно глянул на меня Кемаев. — ​У меня и портной знакомый есть. И материал хороший. Нужны только деньги». Так у Кемаева появился приличный кожаный пиджак. С карманами. Коричневый. Он служил ему много лет. И поистерся уже в 2000-е, когда Юра уже пробовал себя в роли редактора газеты, изменив профессии фотографа. Надо было видеть, как гордо Кемаев ходил между рядами депутатов, примериваясь то к одному, то к другому избраннику народа. В то время многие мечтали о кожаной куртке, а тут — ​целый пиджак!

«Столичный» патриотизм Юры проявлялся не только в желании достойно одеваться, чтобы не ударить в грязь лицом. Однажды он и Сергей Чернавин отправились делать материал о дико процветавшем Ельниковском районе. «Столичников» встретил лично глава района по фамилии Козлов. Он запомнился тем, что рассказывал, как лично вырастил трех быков, а потом продал их и на «бычьи» деньги построил приличную по тем временам домину. «Ладно ты заливать!» — ​смеялся над Козловым его теньгушевский коллега Александр Федонин, выступивший посредником в «дружбе» между ним и «Столицей С». Прокатив журналистов по бескрайним и урожайным полям и поведав о непростой судьбе автобусной остановки, которую сделали в виде эдакого теремка, а местные, не выдержав красоты, подпалили ее, Козлов отправил «столичников» в столовую. Но не в общий зал. А в закуток для «особо важных гостей». «Сам заместитель главы с нами бухал, — ​улыбался Юра, вспоминая тот банкет. — ​Выпивки было много, а закуси еще больше. Серега быстро сдулся. Сказал, что ему поплохело, и ушел в машину, а я остался. Не мог же я тебя подвести, Стас! И вот сижу, пью. Чую, что уже в горле булькает. Но вида не подаю. Меня выручил этот заместитель. «Вечер вроде уже, — ​говорит он вдруг. — ​В Саранск поздно вернетесь…» «Да, — ​ответил я. — ​В гостях, как говорится, хорошо, а дома…» Взял сумку с аппаратурой и в дверь. «В дорогу ничего не возьмете? »— ​услышал я. А у меня состояние такое, что вот-вот вырвет. Физически чувствую, как водка из горла просится на волю. Но мог ли подвести тебя, «Столицу С»? Не мог. Повернулся я к нему и показал знак «виктори»: «Возьму! Два пива с собой, пожалуйста!»

Свои «танцы» с водочкой (а именно этот напиток предпочитал Юра), тогда еще не переходившие в запои, Кемаев объяснял так: «Мне по-другому никак! Вот представь. Утром я снимаю свадьбу и роды, в обед — как чиновники бюджет пилят, а вечером еду на убийство. Мне необходимо расслабляться. Иначе сойду с ума. Так что — ​да. Я пью. Но в терапевтических целях!»

Историй с Кемаевым хватит на отдельный том. В него войдет и пьяная «бойня» в Санаксарском монастыре, когда церковным служителям впервые за время существования монастыря пришлось вызывать наряд милиции, чтобы успокоить перепивших журналистов. «Всякого мы навидались, — ​жаловались они темниковским милиционерам. — ​И бандиты к нам приходили, и воры, и убийцы, и министры. Но такого переживать не доводилось…» Хотя Кемаев Санаксарь любил нежно. Как мало кто. Еще в советские годы он сделал чудные черно-белые фотографии разрушенного монастыря, как бы предвещая его цветастое возрождение. А тогда Кемаева «замели» вместе с Аверкиным, поместив в темниковский каземат. Ночь они провели на холодном полу. «Хорошо, что были пьяные, — ​вспоминал Кемаев. — ​А то бы заболели». Утром же проведать «заключенных» пришел третий «столичник» Сергей Куликов, которого в суматохе задержания почему-то «забыли». И приволок Серега в дежурную часть передачку. Аж целую бутылку водки. «Ты бы хоть хлеба принес!» — ​удивились милиционеры «посылке». «А у меня денег на хлеб нет», — ​ответил Куликов.

Надо было видеть, с какой любовью Кемаев относился к фототехнике. Так получилось, что «Столица С» стала первой саранской редакцией, купившей «Кэнон». Тушку и два объектива. По тем деньгам — ​сумасшедшие траты. Юра сам ездил за техникой в Москву, выбирал сумку. Потом говорил журналистам, что только такой фотик подходит к его кожаному пиджаку.

1998 год стал последним, когда я работал с Кемаевым-фотографом душа в душу, веселясь от его случайных костерков на природе с поджаркой сосисок. Я настолько надоел «созидателям», что они решили отправить меня в мир иной, поручив это дело бандиту и убийце Андрею Борисову.

Холодный апрель, покушение, операция, реанимация, палата… На свет Божий я вышел только в июне 1998-го. И сразу отправился в редакцию. Хорошо помню огромный коридор второго этажа Большевистской, 60. Советские монументалисты строили офисные здания так, чтобы любой человек на пути в какую-нибудь приемную начальника ощущал себя полным ничтожеством. Букашкой. Чтобы, зайдя в предбанник, человек от страха забывал все. Даже то, зачем пришел. Я отлично это прочувствовал, шагая в сопровождении двух милиционеров по знакомому и незнакомому коридору, напоминавшему тоннель с блеклым светом в конце. И тут мне навстречу вышел Кемаев. «Привет, Стас, — ​как-то буднично поздоровался он и сразу перешел к делу. — ​Тут вот что. Я… Да и не только я. Мы надеялись, что ты станешь депутатом. Начальником. Что вытащишь нас из задницы. Что заживем как люди. А теперь только и ходят разговоры, что тебя добьют. Короче, я ухожу работать в другую газету. К Женьке Роганову…» Тогда меня так скребанули эти слова, что… Но я был еще очень слаб. Очень. «Удачи…» — ​отодвинул я Юру плечом и пошел дальше… Мне понадобилось несколько лет на то, чтобы оценить прямоту Кемаева. Юра не прятался по углам, не юлил, не предавал, не «сливал» меня бандитам… Как некоторые… Только прожив все это, я понял, насколько он был тогда прав. Что мне было необходимо переосмыслить свою жизнь. Уйти на дно. Но не уйти совсем… Кемаев всегда был особенным. И в профессии тоже. Я и раньше знал, что Юра смотрит дальше, чем его коллеги. Что он фотографирует не внешность, а душу. Такой дар дается только светлым людям.

Отсиживаясь в московской эмиграции, я узнал, что сначала Юра возглавлял бандитскую газету «ВремЯ», затем ушел к начальнику мордовской почты и авантюристу Толе Сардаеву, основав издание «Медведь». Редактором он, откровенно говоря, оказался неважным. Все больше любил кататься по охотам в сопровождении неких странных лиц и водки. Со стрельбой, словесными перепалками и поисками смысла жизни… Его карьера начальника завершилась небольшим скандалом. Иначе это был бы не Кемаев… Как-то Юра по пьяни загремел в милицию. И что-то ему сильно не понравилось в поведении стражей порядка. Обложку очередного номера «Медведя» украсила большая фотография с бодро маршировавшими по Советской площади сотрудниками спасательной службы. И все вроде было ничего. Кроме последнего абзаца материала. Он заканчивался хлесткой кемаевской фразой: «Будем надеяться, что спасатели не окажутся такими же… (далее шло ругательно-хулительное слово), что и менты». Тираж у издания при всей могущественности Сардаева был небольшой, но скандал поднялся до кемаевских небес. Тираж быстро изъяли из продажи. И, как говорят, почти вся редакция замазывала скандальное предложение черными маркерами. «Я тогда продал газету, — ​рассказывал мне году так в 2018-м Юра, когда пытался вернуться в «Столицу С». — ​Приехал Володя Руженков. Ну, ты знаешь. Это близкий к Меркушкину. Мы обо всем договорились. Мне денег дали… Так я перестал быть главным редактором…»

Второе «пришествие» Кемаева в «Столицу С» все-таки состоялось. Сначала фоторубрикой «Летопись Юрия Кемаева», а затем он вернулся в штат в пандемийном 2020 году, основательно помыкавшись по всяким редакциям и безработицам, время от времени погружаясь в больницу и пытаясь наладить выпуск мордовского напитка поза. «Закольцевать мне свою историю нужно, Стас, — ​убеждал меня в своей необходимости и трезвости Кемаев. — ​Ушел я тогда из «Столицы С», а теперь вот вернулся. И денег надо заработать. В Америку хочу слетать, к детям. Но чтобы как человек. И с деньгами. Делать мне там, конечно, нечего. Просто хочу посмотреть, как мои дочери за океаном живут. Они у меня знаешь какие!» — «Знаю, Юра, — ​ответил я тогда. — ​Красавицы. По-другому и быть не могло. А беру я тебя только лишь потому, что ты тогда, в 1998 году, мне все в глаза сказал. И ушел честно. Без подлянок». — «А я уж и не помню, что тогда говорил», — ​на всякий случай включил забывчивость Юра. «Зато я помню», — ​успокоил я его.

Я опасался, что «черно-белый» Юра не сможет адаптироваться к цветной цифровой фотографии. Думал, что он потерял свой дар видеть и чувствовать. И зря. Кемаев сохранил «глаз». Уже через два месяца его работы почти вся редакции влюбилась в Кемаева за профессиональное отношение к делу, мастерство и человечность. Юра легко травил всякие «столичные» байки из 1990-х, конечно же, приукрашивая события. Казалось, что его любви хватит на всех. Он с гордостью показывал всем доллары, которые покупал с зарплаты. «Еще немного, и хватит не только на билет до Америки и обратно, — ​рассуждал он, сидя в большом кресле журналистского кабинета. — ​Не бомжом к дочерям приеду. Человеком!» Юру хватило почти на год, а потом он начал «чудить»… Остановить его было невозможно. Такой он был по жизни. Если что и делал, то на всю катушку. И пил тоже.

«Вот умру я, и что ты будешь делать?» — ​с обидой спросил он меня после очередного разноса. «Зарою», — ​ответил я Кемаеву, которого было за что любить и ненавидеть. Но ни слова, ни профессия не смогли его отрезвить. Скоро он снес доллары в банк… На этом завершилось путешествие Кемаева в Америку, а заодно его «пребывание» в «Столице С». Бурный роман Юры с газетой закончился очередным загулом. Махнув на все рукой, Кемаев окончательно поселился на своей даче, которую строил с любовью несколько лет. Его круглый дом близ лямбирских дач, часть стен которого выложена из бутылок, знают многие охотники… «Я ведь, бывало, жил на 5 тысяч рублей», — ​откровенничал Кемаев, глядя на костерок, который разводил для любителей пострелять всякую живность. Говорят, что он был очень гостеприимным и хлебосольным хозяином. Я же знал его как лучшего фотографа в Мордовии конца ХХ века…

Холодный апрель 2023-го. В марте Юра слишком обильно отметил свое 60-летие. И почувствовал себя плохо, находясь на даче. Добрался до саранской квартиры. Отправился в душ, чтобы потом поехать в больницу. «Чтоб как человек», — ​говорил он в подобных случаях. На этом все… Его уход стал для меня не шоком, но болью. Доброе сердце отправилось по волнам памяти, цепляясь за грешную землю черно-белыми снимками…•