Рашид

Рашид. В перестроечные 1980-е годы и лихие 1990-е имя мрачноватого мужчины звучало в Саранске как глухая до ненависти подворотня, предвестник беды, ухмылка бандита или того хуже — ​приговор. Рашида знали все, кто пытался вписаться в реалии разваливающейся империи. Грубые парни приходили в Пушкинский парк на танцплощадку чесать кулаки с видом посвященных в нечто большее, чем знал обычный пролетарий. «Рашид скажет, Рашид решит, Рашид разберется», — ​звучало в бильярдных и немногочисленных кафешках и ресторанах. Рашид стал легендой преступного мира Саранска так же внезапно, как Михаил Горбачев пришел к власти в СССР. Будущий гробовщик великой страны и лауреат Нобелевской премии мира внедрял на одной шестой части суши демократию, как ее понимал. Рашид пользовался плодами Горбачевской перестройки, ставя целый город на воровские рельсы. Не обладавший какими-то сверхфизическими достоинствами, Рашид отличался дерзостью. Во взгляде, в движениях, в умении ботать по фене. Считалось, что он учил своих «подопечных» из числа боксеров и борцов, среди которых оказался и юный Олег Еникеев, при любом «напряге» бить первым. Говорили, что он всегда носил с собой опасную бритву и калечил любого, кто не так смотрел в его сторону. И что Рашид десять лет отсидел за убийство. «Ты что, не знаешь, кто такой Рашид? — ​удивлялись дворовые хулиганы, ходившие в школу с одной тоненькой тетрадкой, что считалось высшим пилотажем среди подростков. — ​Это ж городской смотрящий…» В старших классах я впервые услышал имя авторитета. Только году в 1992-м узнал его фамилию — ​Манеров.

…Саранск я возненавидел с первого слова, как только начал говорить. Когда 12-й автобус кособоко тормозил возле памятника героям-стратонавтам и сельский люд горохом сыпал на Вокзальную площадь, я начинал кричать, что не пойду на «камушки», и требовал вернуться в любимую Александровку с ее огородами, садами, высоченными тополями и вечным бездорожьем. «Камушками» я называл Саранск. И не понимал, зачем люди ходят по жесткому асфальту, когда есть земля, и почему в городе дома выше деревьев. Мне это сильно не нравилось. С годами я как-то примирился с «камушками», а вот насчет деревьев… До сих пор считаю, что в Саранске они должны быть выше домов…

Я был и останусь советским человеком. Меня сформировали 33 квадратных метра двухкомнатной жилплощади, которой руководство завода точных приборов отметило трудовые достижения отца. Лет до 35 отец еще верил в социализм. Затем его вера иссякла… Потом исчезла страна.

Мой детский мирок вмещался в обычный саранский двор на Ботевградской. Тогда улица считалась рабочей окраиной. В 1970-е брежневская пятиэтажка кирпично соседствовала с частным сектором с одной стороны и двухэтажными деревянными бараками, связанными электропроводкой, с другой. Где все удобства были во дворе. Из достопримечательностей — ​сараи и огромная помойка, на которой выросло несколько поколений, белые развалины недостроенной силовой подстанции, милицейское общество «Динамо» с тиром и спортзалом и ремонтная мастерская троллейбусного депо, на месте которой выросло здание полиции. Квадрат детства очерчивался узким асфальтом, весной и осенью утопавшим в грязи. Ни на Богдашке, ни на Ботевградке не было пешеходных дорожек. И пролетариат, закусив утром чем Бог послал, черной обувкой месил чернозем, надеясь однажды сделать из него мостовую. На месте нынешнего супермаркета «Ботевград» косо темнели деревянные избушки, уже приговоренные советской властью к сносу. И мы, городская шпана 1970-х, промышляли набегами на приусадебные участки, хвастаясь потом недозрелыми яблоками.

Когда харьковский Т‑150 гусенично прошелся по Ботевградской, снося все на пути к светлому будущему, на месте домиков появился огромный котлован. На радость местной детворе, каждой весной он превращался в саранское море, по которому мы гоняли на сколоченных из необструганных досок плотах, играя в пиратов. Домой участники баталий возвращались мокрыми, но вполне счастливыми, и выслушивали от родителей примерно одно и то же: «Вырастешь — ​пойдешь работать дворником». Почему-то дворник взрослым представлялся низшей ступенью в саранской иерархии… «Ботевград» строился тяжело. И мы несколько лет осваивали просторы котлована, не особо обращая внимание на вопли сторожей. Как-то мой друг детства Юрка слетел с плота и сразу ушел под воду. Глубина была приличной — ​около полутора метров. Хватит, чтобы утонуть подростку. Помню, как Юрка вырвался из мути котлована и жадно задышал, нелепо размахивая руками. Плавать он не умел. Мы бросились ему на помощь. Ухватили за куртку. Вытащили на плот. Юрка стоял перед нами бледный, испуганный и отчаянно худой в промокшей одежде. В руках он держал зимнюю шапку, похожую на мокрую кошку. Дома ему прилично досталось от мамы и старшего брата. А я тогда подумал, что тоже не умею плавать…

Помню, что с первых классов «старшаки» занялись нашим физическим воспитанием, проводя нечто вроде тренировок за строительным забором. «Он бьет в прыжке двумя ногами. Как Брюс Ли», — ​говорили про одного из уличных героев. Откуда в конце 1970-х в секретном Саранске знали о Брюсе — ​Маленьком Драконе, можно было только догадываться. Нас учили бить и терпеть боль, устраивая спарринги. Чтобы каждый мог постоять за себе и защитить двор, если вдруг придут «чужаки». Агрессия разливалась по улицам Саранска. Убогая архитектура формировала такое же примитивное мышление. В школе учителя учили нас равенству, братству и дружбе, «улица» — ​бить первым, срезать с велосипедов катафоты, сбивать с гаражей замки, мотаться по крышам и копаться в помойках, добывая пробки от парфюмерных флаконов и спичечные коробки. Пробками мы играли в школьных коридорах, пугая учителей и оставляя на хилом линолеуме черные росчерки, а этикетки собирали в рисовальные альбомы. Марки и значки были недоступны детям из пролетарских семей, где мамы в лучшем случае зарабатывали что-то около 120 рублей в месяц, а отцы — ​чуть больше…

Бить первым — ​такая идеология легла на благодатную почву, и уже в перестроечные 1980-е принесла кровавые плоды, когда «светотехстроевские» конторщики пролили кровь, застрелив в Пушкинском парке обычного парня Андрея Зверкова. Я в то время был далек от Саранска, совершая марш-броски в общевойсковом защитном комплекте по узбекским сопкам. Нас учили выживать в условиях ядерной войны, к которой готовилась вся страна, строя бомбоубежища и приучая школьников к автомату. Саранск же бурно обсуждал хладнокровное убийство, вошедшее в криминальную историю городка под названием «первая кровь»…

Парни из «светотехстроевской» бригады Миши Копейкина расстреляли не только Зверкова, но и его приятеля Серебрякова. Второму — ​повезло. Он упал под лавку, и большую часть заряда приняло на себя дерево. Когда стрелки приблизились к Зверкову, то бросились снимать с него модные и редкие в 1988 году кроссовки «Адидас» — ​признак особой «уличной» статусности. Кто-то заметил, что Андрей еще жив, и Владимир Суняев по кличке Суня приставил к его голове обрез… Серебрякова госпитализировали в больницу, откуда он потом сбежит, опасаясь расправы. Позже станет известно, что целью «копеевских» были не Зверков и Серебряков, а конкуренты из юго-западской группировки «Щукари». Газеты и телевидение молчали о расправе над Зверковым, как и о начале необъявленной «уличной» войны. Ведь ничто не должно омрачать досуг строителей коммунизма. В Стране Советов нет и не может быть преступников и преступлений… А вот моральный «уличный» кодекс, если он вообще существовал, был нарушен. И кровь полилась рекой. Наступило золотое время таких «хищников», как Рашид Манеров.

«Прозвище Профессор Еникееву придумал Рашид, — ​делится воспоминаниями один из выживших «могикан». — ​Олег в 1980-е стал носить очки. У него были проблемы со зрением. Раз очкарик, то профессор, решил Рашид. Он хотел унизить Олега, а получилось наоборот. Еникеев вышел из-под влияния Манерова. Вокруг него стало формироваться сообщество таких же спортивных и решительных парней, как и он сам. Рашид воспринял это как вызов. И объявил Еникеева врагом, обвинив его в том, что тот отошел от уличной идеологии и не признает воровских традиций. При этом Манеров неоднократно обращался к нему за советом, как «делать деньги». На самом деле Олег не был ему ни врагом, ни конкурентом. Он мыслил и действовал иначе. Масштабнее. Дальше смотрел в будущее. Мое мнение — ​Еникеев опередил время. Ему надо было родиться позже, когда в стране завершился криминальный бардак… А мы тогда тянулись за Олегом. Все-таки высшее образование, аспирантура в Ленинграде, преподавание в университете… Голова — ​дом советов! А что было за плечами у Рашида?! Судимость по «непрестижной» статье, «опаска» в кармане да сборище ему подобных… Разные миры. Это не значит, что кто-то из них был плохим или хорошим. Каждому — ​свое. Но те, кто хотел нормально жить, шли за Олегом. Не всех привлекала романтика однажды оказаться в тюрьме. И оставить там здоровье. Рашида это раздражало. Вором в законе его так и не сделали. Да он и не мог им стать. Все-таки сидел за убийство. Хотя утверждал, что его подставили менты. Но нам-то хорошо было известно, как Рашид исполосовал в гостинице проститутку, когда та спрятала «заработанные» деньги. Кем считал себя Рашид? Положенцем. Смотрящим по Саранску. Его многие признавали. Собирал общак. Надо отдать должное, он был духовитый. В отличие от того же Вити Черного… Но его идеология была крайне примитивной — ​«барыг надо щемить». Бизнесменов он называл нэпманами, считая низшей кастой. Какая уж тут экономика, банки, биржи, ваучеры, приватизация, бизнес-планы и прочее?.. Все для него было просто — ​забрать и поделить».

В 1970-м Рашид получил десять лет за убийство девушки. Это был максимальный срок по 103-й статье. Последние два суда в 1986 году и 1988-м определили Манерова на лечение в Казанскую психиатрическую больницу. Ему поставили диагноз «шизофрения». Благодаря этому Рашид получил справку и находился на учете в республиканском психоневрологическом диспансере. Сотрудники милиции были уверены, что диагноз — ​фальшивый. Еще они полагали, что Манеров стоял за многими убийствами. Дисциплину в банде он поддерживал с помощью страха. От рук «своих» пали несколько «юго-западских» пацанов, которых вроде как уличили в сотрудничестве с конкурентами. Жестокость Рашида распространилась даже на родного брата Рифата, решившего уйти в бизнес. В городе шептались, что за это авторитет приговорил его к смерти. И не случайно младший Манеров тогда со своими идеями по развитию пришел к Олегу Еникееву. А тот объявил по городу, что «Рифат работает с нами»…

Когда бизнес-империя Олега Еникеева к 1993 году превратилась в ассоциацию «XXX век» с десятками предприятий, благотворительным фондом, крупнейшим на тот момент банком в Мордовии, медиахолдингом из двух газет, радио и телевидения, Рашид маневрировал на уровне заточки и «волыны». Основной доход группировки шел от квартирных краж. А еще Манеров «щемил барыг», воспитывая поколение «хищников», мечтавших однажды достичь воровских вершин. А таких в Саранске хватало. Даже среди сподвижников Еникеева…

Весна 1994 года грелась солнечным настроением. Саранск охотно скинул куртки, пальто и шубы, надеясь на скорую победу тепла над холодом. Офис фирмы «Гепард» находился на первом этаже одной из химмашевских башен, которые в народе за громоздкость и неуклюжесть прозвали «кинг-конгами». Я иногда нырял в обставленные случайной мебелью кабинеты, чтобы обсудить с директором Димой Кузиным рекламные объемы в «Столице С». Молодой руководитель чем-то напоминал мне продавца мяса на рынке. Несколько вальяжный, но при этом чем-то всегда напуганный. Скупой на слова и движения… Полноватый и улыбчивый Дима еще при жизни Еникеева окажется совсем не бойцом. Да он и не мог им быть. Когда милиция в рамках печального закона о 30 сутках «примет» его в свои заботливые руки и начнет «колоть» на то, как «балякинские» молодые «выкрали» уличных конкурентов из группировки Манерова, Дима сдаст пацанов без каких-либо пыток. Об этом Еникееву расскажет осведомитель из органов. «Мы его даже не били. Он еще попросил закурить. И дал весь расклад», — ​шепнет товарищ в погонах основателю ассоциации на ухо. Когда Диму отпустят, Олег встретится с ним, чтобы сказать одну фразу: «Твоя душа — ​мышь». И одним коммерсантом в ассоциации окажется меньше. Когда Еникеева убьют, Дима снова выплывет на саранский бизнес-небосклон и свяжет свою судьбу с милицейской «крышей», став соучредителем Ассоциации сотрудников правоохранительных органов Мордовии. Ее возглавит полковник в отставке Виктор Лавров. По Саранску ходили слухи, что к структуре имели отношение на тот момент грозный секретарь Совета безопасности при Главе Мордовии Александр Занькин — ​бывший первый секретарь Саранского горкома КПСС, и его приятель — ​действовавший заместитель министра МВД Мордовии Владимир Московкин. Громкие имена, звания и опыт оперативной работы не спасут Лаврова. Офицер погибнет 26 августа 1999 года от рук «мордовских» бандитов, попытавшись под благовидным предлогом борьбы с организованной преступностью и заботой о бюджете города «отжать» Центральный рынок. Милиция бросит все силы на раскрытие резонансного преступления. На скамье подсудимых окажутся 13 человек — ​часть бригады Андрея Султанова по кличке Султан. Лидера «мордовских» Владимира Казанина объявят в федеральный розыск, а в конце концов найдут и осудят. Впрочем, Казанин быстро выйдет на свободу, чтобы раствориться на самарских просторах. Сама группировка останется на карте Саранска и станет еще мощнее и беспредельнее. Все-таки ее теневые покровители из Белого дома из числа задорных комсомольцев окажутся круче однажды изгнанного из Дома правительства Занькина и уволенного из органов Московкина…

Смена «крыши» не спасет и Диму Кузина. Однажды он выйдет на улицу родного Химмаша. Сзади подбегут так и не установленные следствием подонки и стрельнут ему в область ягодицы. После «акции» бандиты пустят по Саранску слушок, что Кузина и не собирались убивать. Мол, неудачно попугали… Ранение в спину оказалось для коммерсанта роковым. Медики спасут Диме жизнь, но не поставят его на ноги. Некоторое время бывший директор «Гепарда» проведет в инвалидном кресле, а затем тихо умрет. Дима Кузин не был героем. Он просто хотел зарабатывать деньги. И расплатился за это жизнью…

Кровавый передел Мордовии продолжался под монотонные и безграмотные речи многолетнего «тюшти» Николая Меркушкина на тему исторических «свершений» в области сельского хозяйства, перерабатывающей промышленности и приватизации. «Вы глава республики, Ватсон!» — ​такое напутствие дал Меркушкину на стыке веков ныне уже покойный, а тогда набиравший силу федеральный политик из Нижнего Новгорода Борис Немцов. И «Ватсон» его услышал, в первые годы «созидания» сделав ставку на таких, как Занькин…

Продолжение читайте в следующем номере