Награды

Ноябрь 2021-го. Посылки на Саранском главпочтамте этой осенью получают только в маске. Перчатки — ​обязательны. «Мужчина, наденьте перчатки. Иначе нельзя…» «А если у меня нет?» — ​спрашивает стоящий передо мной высокий человек в сером пальто. «Без перчаток не обслуживаем. Пандемия. Не слышали про нее?» — ​категорично симпатичное лицо в окошке. «А где я их возьму?» — ​«взрывается» пальто. «Это не мое дело», — ​неумолимо лицо. «Молодой человек, — ​обращается к пальто сердобольная посетительница. — ​Вот там можно купить. В киоске». «Спасибо», — ​сбивается с высокой ноты мужчина, сбегая по ступенькам вниз к прилавку. Пока он не вернулся, я просовываю в окошко квитанцию. На мне кожаные коричневые перчатки, купленные лет 15 назад в Москве. Они верно служат мне каждую осень. «По паспорту получать будете?» — ​обращается ко мне лицо. «Да». — «Заполните квитанцию». — «Тут ручки нет». — «Как нет? Да сколько же можно?! Действительно, нет, — ​соглашаются со мной пухлые губы. — ​Вот, пожалуйста…» Я беру ручку, а пухлые губы отправляются в недра почты. Длинная черно-белая юбка. С разрезом. Черные туфли на крупных каблуках и пушистый свитер цвета саранского неба в августе. «Распишитесь, где галочка», — ​возвращается она с увесистым пакетом в руках. «Да, конечно», — ​суечусь я, подстраиваясь под тембр голоса пухлых губ. На гранитном крыльце рву посылку. Податливый пластик летит в глубокое нутро круглой урны. В руках остается книга. Увесистый том. Красная обложка с тиснением. «Мордвин», — ​читаю я. Так называется очередной бестселлер дочери героя Великой Отечественной войны и одного из ректоров Мордовского университета Григория Яковлевича Меркушкина. В книге короткое письмо. «Станислав Вячеславович, — ​обращается Наталья Григорьевна Платонова-Меркушкина. — 23 ноября 2022 года исполнится 105 лет со дня рождения моего отца. Книга «Мордвин» написана мной в память о Великом Мордвине, как дань справедливости ему и ниспровержение домыслов, не имеющих ничего общего с жизнью Григория Яковлевича Меркушкина. Надеюсь, заинтересованный читатель поймет суть написанного и сможет отделить зерно от плевел». Я листаю плотные страницы, выхватывая сценки из саранской жизни 1960-х и 1970-х, и вдруг неожиданно узнаю, что меня связывает с Меркушкиными. И даже роднит…

«Папа заслужил высочайшие награды, — ​выхватываю я абзац из книги. — ​Воевал героически — ​за Родину, за маму, за будущих детей. Был неоднократно тяжело ранен. Выжил благодаря маминому уходу. В Интернете прочитала статью неизвестного мне журналиста. Оказывается, у Григория Яковлевича Меркушкина было пулевое ранение в сердце (?!). Информация со слов близких родственников… Никакого пулевого ранения в сердце у моего папы не было. Прямое проникающее ранение в сердце в условиях полевого госпиталя ведет к неминуемой смерти, а папа прожил 61 год. Он получил штыковое ранение в грудь. Штык задел сердечную сорочку (перикард). Это более чем серьезное ранение. Немец сидел в стоге сена, поэтому и удар оказался неточным. Мама выходила папу, и на его груди слева остался шрам, повторяющий форму штыка. Мама не раз рассказывала, что видела папино сердце во время перевязок. Рана затягивалась долго. Сердце старалось выскочить из папиной груди…» Я хорошо знаю, что испытывал тогда Григорий Яковлевич.

Вечер 16 апреля 1998 года. Третья горбольница Саранска. Из операционной устало выходит огромный доктор. Его окружают мои родные, журналисты «Столицы С». «Как? Что?» «Все нормально. Жить будет. Ранения серьезные. Печень. Задета сердечная сорочка. Перикард. Еще миллиметр в сторону, и все могло быть гораздо хуже. Повезло ему, если так можно сказать в данной ситуации, — ​медленно отвечает хирург, только что вернувший меня на этот свет. — ​А он у вас вообще спортом занимается?» — «Да, бегает постоянно, двигается…» — «Странно, сердечная мышца у него вяленькая. Надо бы ему заняться сердцем…» Помню, что во время перевязок я боялся, что сердце вот-вот пробьет ребра и выскочит из груди… Так вот. Шрам на груди у меня такой же, как у Григория Меркушкина. Только ранения получены на разных войнах. Он сражался с фашистами, а я…

«На фронтах Отечественной войны Григорий Яковлевич Меркушкин находится со дня объявления войны — ​22 июня 1941 года. Член ВКП (б) с 1942 года. Мордвин, — ​читаю я наградной лист от 19 октября 1943 года, подписанный начальником первого отделения подполковником Ширина. — ​В боях проявил смелость и отвагу по защите Родины, в результате чего получил одно легкое и одно тяжелое ранения. В 117-й стрелковой дивизии находится со дня ее формирования. За период службы в дивизии занимал ответственные должности, на которых проявил свое умение, смелость и находчивость. Работая помощником начальника первого отделения штаба 117-й стрелковой дивизии, находился все время на командном пункте командира дивизии. Несмотря на воздействие огня противника, как наземного, так и с воздуха, выполнял все порученные задания командира точно и в срок, не считаясь со временем. При выполнении задания 19 октября 1943 года был третий раз тяжело ранен. Оперативную работу знает. Документацию оформляет правильно. Смелый и мужественный офицер. Достоин награждения правительственной наградой — ​орденом Красного Знамени».

Григорий Меркушкин, в полной мере ощутив гарь Ленинградского и Калининского фронтов, демобилизовался по ранению в 1944-м. Затем его награждали другими орденами — Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета». И за другие заслуги. Почему-то мне думается, что тот орден — ​Красного Знамени — ​так и остался главным в его биографии. И не потому, что это — ​первый советский орден… А потому, что за Родину, в которую он верил. За Родину, которой служил. За Родину, которую любил. За Родину, которую защитил сердцем. Его брат Иван не воевал, отгородившись от передовой справкой «Трудовой фронт». Он получил ее в конце 1942 года. Где Иван обретался целый год с начала войны — ​история пока умалчивает…

Шрамы. Вот что меня роднит с Меркушкиными. После выписки домой зашел в ванную комнату. Снял футболку. Глянул в ржавое от времени и влаги зеркало. И увидел, что же со мной сделали подонки. Подумал: мне с этим жить?! Еще только очнувшись в реанимации, я знал, за что меня убивали. «Столица С» мешала становлению величия Николая Меркушкина как руководителя Мордовии. Если поднять подшивку за 1997 год или 1998-й, то можно прикинуть, как бесили «тюштю» язвительные публикации «столичников». А когда речь идет о заводах, землях и миллиардных счетах, то на пути к ним сметается все. Алчные и лживые твари не считаются ни с чем ради достижения цели. Они идут по головам, предают не только родных дядей и уничтожают всех, кто мешает набивать карманы и жрать, жрать, жрать… Что такое первые годы власти Николая Меркушкина в Мордовии? Череда заказных убийств, устранение политических конкурентов, опять же таки через кровь, ряд странных смертей влиятельных в прошлом партийных руководителей. Под этот безумный каток, запущенный приватизатором всея Руси Анатолием Чубайсом, попал и я. Со своим наивным представлением о том, какой должна быть журналистика. И что же получается? Если Николай Меркушкин — ​заказчик моего убийства, то для меня он такой же фашист, как тот немец для Григория Меркушкина?! Тот же вражеский удар исподтишка, та же ярость и то же желание жить…

Родина оценила раны Григория Меркушкина не только орденами. После демобилизации он работал директором сельской школы. Дорос до министра просвещения Мордовской АССР, ректора Мордовского университета. Становился депутатом Верховного совета СССР. На стене саранского дома, где он жил и работал, массивно выступает памятная доска с барельефом Григория Яковлевича. Ректорство Меркушкина завершилось в 1969 году предательством его племянника Николая и воцарением мудрого Александра Сухарева. И об этом тоже пишет Наталья Платонова, с каждой книгой все более масштабно раскрывая широкую тему Иуды: «Николай отличился по полной! На важное для папы собрание не явился (речь идет о собрании в университете, на котором решалась судьба поста ректора, — ​С. Х.)! Чтобы руку «за» не поднимать. Так поднял бы «против» или «воздержался»! Кишка тонка?! Фамилия такая же, как у дяди, а нутро… Представляю, в каком восторге были папины оппоненты!» Кем в 1969 году был Николай Меркушкин? Членом комитета комсомола университета и председателем штаба «Комсомольского прожектора». Не последним человеком в вузе. Мне рассказывали, что старший из сыновей Ивана Яковлевича, Александр, так и не смог простить брату Николаю предательство дяди, который и «вывел их в люди».

Мои раны Родина в лице Николая Меркушкина тоже оценила… Случилось это в 2006 году. Я тогда еще метался между Саранском и Москвой, все более склоняясь к мысли вернуться в родной город. Тем более что его неожиданно начали чистить от бандитских группировок. И дело заключалось не в борьбе с преступностью. Просто собственность в Мордовии успешно поделили. И бандиты стали не нужны.

«В октябре мы празднуем столетие мордовской прессы», — ​застал меня в Первопрестольной звонок из мордовского Белого дома. Финская «Нокиа» накалилась до предела, когда я узнал причину беспокойства чиновника. «Николай Иванович хотел бы вас в честь этой даты отметить…» «Каким образом?» — ​уточнил я. «Например, дать звание». — «Так я уже несколько лет живу и работаю в Москве…» — «Николай Иванович знает, но он так решил…» «Я у меня есть шанс отказаться от звания?» — ​попытался я пошутить. «Мне так и доложить Николаю Ивановичу?» — ​холодно остановили мой поток сознания. «Нет», — ​от волнения я остановился возле витрины книжного магазина «Москва», заставленной дебютным шедевром писателя Сергея Минаева. Тогда вся столица говорила о «Духless: Повесть о ненастоящем человеке». Роман о бездуховности, алчности и безумном потреблении. Не знаю, читал ли его Николай Иванович? Думаю, что вряд ли… «Нет, — ​повторил я. — ​Зачем же докладывать Николаю Ивановичу. Такая честь. Просто неожиданно…» «Это не мое решение, — ​напомнил собеседник. — ​Так что, включаем вас в список?» — ​«Да, конечно…» — ​«Постарайтесь приехать в Саранск в октябре…» — ​отключился Белый дом.

«За что такая милость? — ​думал я, шагая по Москве. — ​Что повернулось в голове Николая Меркушкина?» И приходил к выводу, что таким образом Меркушкин в очередной раз показывает всем журналистам, как надо жить и работать в условиях мордовского «созидания». И это не награда. Скорее, ярлык, припечатанный кровью. Знак, что я сломлен и уничтожен. Что от прежнего лихого редактора «столички» осталась тень. При росте 182 сантиметра весил я тогда чуть более 70 кг. Даже спустя 8 лет после покушения восстановиться полностью не удавалось.

По иронии судьбы, «плясать» мордовская пресса пошла от газеты «Мужик». Первый номер крестьянин Владимир Бажанов издал в сентябре 1906 года. «Мужик» просуществовал недолго. Всего 22 выпуска. Газету закрыли, обвинив редактора в пропаганде «крестового похода против помещиков». Неугомонного Бажанова в 1907-м арестовали, а затем сослали куда подальше. Основа для столетнего юбилея прямо-таки спорная. Тем более в разгар феодализма в Мордовии. Но другой истории не нашлось.

Столетие отмечали с легким размахом и с приглашением в Саранск председателя Союза журналистов России Всеволода Богданова. Я к его организации всегда относился с недоумением. Искренне не понимал, для чего она нужна. Формально — ​для защиты журналистов, а на деле… На деле я ощутил «действенность» Союза на своей шкуре. В 1998 году никто оттуда и не вякнул в сторону Николая Меркушкина насчет покушение на редактора «Столицы С». Зачем? Эка невидаль — ​ну порезали там кого-то… Одним писакой больше, одним меньше…

Главное действо юбилея состоялось 20 октября 2006 года в актовом зале мордовского Белого дома. Меркушкину всегда нравились круглые и объемные юбилеи. Так уж устроена его голова — ​тысячелетие, столетие… Думаю, что, правь он Мордовией до сих пор, мы бы праздновали что-то вроде миллионолетия со дня основания Мокши и Суры. С беготней вокруг столетних дубов и футбольным матчем на площади Тысячелетия между командой Новых Верхисс и сборной мира. Ну, и шествием по улице Коммунистической передовиков бюджетного распила. Куда ж без марша…

Все торжества при Меркушкине проходили по советскому сценарию. Обязательный президиум на сцене со столами, графинами и стаканами. И все остальные — ​в зале. Те, кому в жизни меньше повезло. И пространная речь «тюшти» обо всем и ни о чем. В лучших традициях партноменклатурщика Николай Меркушкин любил всех учить. Через протяжное «э-э-э-э-э-э-э-э-э», «вобшэм» и «слушай». Журналистов — ​писать, футболистов — ​играть, ученых — ​думать, дворников — ​мести, клоунов — ​смешить, зверей — ​рычать. Хочется добавить, что бандитов — ​убивать, но пока не стану. Но кого и чему мог научить Николай Иванович, если не смог воспитать даже родных детей?!

…Рядом с благостным руководителем восседал председатель Союза журналистов Всеволод Богданов. Вид у него был как у человека, утром вышедшего из поезда Москва — ​Саранск. После размышлений Меркушкина о важности профессии журналиста и его роли в «созидании» на сцену внесли «заслуженные» и не очень награды. После прихода к власти Николая Меркушкина в 1995 году в Мордовии чуть ли не каждый год стали появляться новые звания, медали и даже ордена. Каких только нет! «За заслуги перед Республикой Мордовия», «За исторические свершения», «За самоотверженный труд», «За личный вклад в развитие Республики Мордовия», «За заслуги. В ознаменование 1000-летия единения мордовского народа с народами Российского государства», «Почетный гражданин Республики Мордовия» и, как апофеоз безумия, — «За исторические свершения» и орден Славы трех степеней. И все это в республике, население которой стремительно убывает, а нищета долгие годы была частью сознательного политического процесса. «Нельзя людям платить много, — ​делились со мной жизненным опытом некоторые мордовские «вожди». — ​Иначе народ захочет жить еще лучше. А это чревато. Управлять теми, кто думает только о пропитании, проще…» До некоторых пор меня забавили «танцы с бусами» и брежневским запашком, но по мере развития сюжета становилось все более страшно за тех, кого награждали, и тех, кто награждал… Одних только «заслуженных» званий в Мордовии более 40 позиций! Есть даже диковинный статус «Заслуженный поэт Республики Мордовия»… Интересно, его давали за находчивость рифмы к фамилии Меркушкин?

Услышав свое имя, я выскочил на сцену в белом свитерке под горло и темно-синих джинсах. Меркушкин глянул и поморщился — ​куда же цеплять «медальку»? И все-таки нашел. Приспособился. Посеребренная латунь с буквами «Заслуженный работник культуры Республики Мордовия» тяжело повисла на свитере. Что дало повод моим анонимным интернет-критикам позлорадствовать на тему «Как и за что Холопов получил «засрака»*. «Спасибо», — ​молвил я, получая от руководителя букетик из трех гвоздик. И хотел уже спрыгнуть с властного постамента, как послышался голос Богданова: «Э! Постой. Это редактор какой газеты?» «Столица С», — ​внес ясность Меркушкин. «Я тут всю ночь ехал в поезде, — ​взял слово председатель Союза журналистов России. — ​Хорошо, что пассажирам раздают газеты. Среди них были и местные. Полистал, почитал. И знаете… У меня созрело решение. Мне вот тут заранее сказали, кого надо наградить. Наш почетный знак «Честь. Достоинство. Профессионализм» я вручу редактору «Вечернего Саранска». Обязательно вручу. Но хорошо, что я взял с собой еще один знак. Вот я бы хотел… Дайте ручку… Сейчас напишу. Как вас звать?» ​«Станислав Холопов…» — ​опешил я. «Ага. Так вот. Еще один знак я вручаю вам. Мне понравилась «Столица С». Неожиданно для региональной прессы. Неожиданно… Качественный продукт. Я поздравляю вас, Николай Иванович, что в Мордовии есть такое издание». «Спасибо», — ​густо покраснел Меркушкин, нахмурившись. Помимо меня «засрака» в тот «юбилейный» год удостоился многолетний редактор «Молодого ленинца» и «Республики молодой» Анатолий Кондрашкин. Опытный комсомолец поднялся на сцену как положено — ​с красным одутловатым лицом, в пиджаке, галстуке, отглаженных брюках и отполированных черных ботинках. Вешая на лацкан серого пиджака медальку, Меркушкин нашел глазами меня, сидевшего в первом ряду, и хмуро подмигнул. Мол, учись у старших товарищей, как надо одеваться… «Республика молодая» еще несколько лет держалась на комсомольских связях Кондрашкина, получая миллионные дотации из бюджета. Но в итоге деградация достигла апогея. Штат сокращался вместе с количеством полос, содержание блекло. Газета тихо умерла, никого не опечалив. Разве что самого Кондрашкина.

На послепраздничный банкет я не остался. Слушать проповеди Меркушкина и восклицания Богданова насчет «цветущего» Саранска не было ни сил, ни желания.

По иронии судьбы, у Григория Яковлевича и его племянника Николая Ивановича почти одинаковое количество государственных орденов. У Григория четыре — ​Красного Знамени, Ленина, Трудового Красного Знамени и «Знак Почета». У Николая пять — ​«За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней, Александра Невского, Трудового Красного Знамени и Дружбы народов. Но что-то мне подсказывает, что только один орден Красного Знамени перевешивает все «достижения» Николая Меркушкина, включая звания «Почетный доктор НИЯУ МИФИ и «Почетный доктор Самарского университета имени академика С. П. Королева».

Я же «засрака» словил не за журналистику, а за «гибкость и выживаемость в условиях построения феодализма в Мордовии». Когда стало «можно», хотел вернуть медальку в Белый дом, а потом осознал, что историю невозможно переписать. И решил не повторять «подвиг» редактора «Саранских вестей» Алексея Новикова, который, не добившись финансирования из Кремля, отправил президенту Борису Ельцину медаль «Защитнику свободной России». Что не спасло его издание от бесславного закрытия.

Не знаю, уж какую роль я играю в культуре мордовского края… Но настоящие, а не латунные награды за свободу слова я получил 6 апреля 1998 года во дворе родного дома, когда два подонка по заданию «партии и правительства» попытались меня уничтожить. Ножами и топором. Тогда мне было 29 лет. С тех пор и ношу шрамы. И не только по праздникам. Один из них похож на шрам, полученный Григорием Меркушкиным на той войне. И мне с этим жить.

*засрак — ​так мудрый народ сокращал «Заслуженный работник культуры»