Четыре стены. Часть 2

Что ощущает пациент реанимации, очнувшись? Жар всего тела. Будто тебя обработали наждачкой и бросили, как болванку, на холодный пол. Еще квадрат кровати, кажущийся сырой ямой. Тяжесть пересохших губ. И неслышный свой голос. Слова зависают в запахе спирта. Громкое дыхание аппарата искусственной вентиляции. Звонки пульса. Желание замереть. Не шевелиться. Но из памяти огрызками летят детали случившегося. Как во время сцен катастроф. Вот ты летишь на замерзший асфальт. Вот человек в телесной куртке бьет ножом, а другой выхватывает нечто поувесистее. Вроде ледоруба… Словно перед покушением ублюдки внимательно прочитали мексиканскую историю беглого большевика Льва Троцкого и сделали вывод, что убивать ледорубом сподручнее… От проблеска в памяти непроизвольное движение, после которого лучше понимаешь говядину на Центральном рынке, когда по ней колотит топором мясник. Ощущаешь себя куском мяса, из которого еще не вынули ребра… Да ты и есть кусок мяса, одинаково податливый ножу убийцы и скальпелю хирурга. Пытаешься что-то сказать, и вдруг откуда-то возникает женщина в белом халате. Понимаешь, что женщина, по помаде на губах, золотой сережке, всаженной в мочку уха, и чуть уловимым весенним духам. Она делает легкое движение. Катетер «оживает» в вене. Пропускает какую-то жидкость. И ты снова проваливаешься туда, откуда пришел, — ​в пустоту…

«Вечером в среду в Ромодановском районе Мордовии на 40-м километре автотрассы Саранск — ​Ичалки из-за плохой видимости водитель служебной «Волги», в которой ехал заместитель председателя Государственного собрания Мордовии 50-летний Александр Бурканов, не заметил стоявший на обочине КамАЗ и на полном ходу врезался в него. Бурканов и водитель грузовика погибли на месте, шофер «Волги» госпитализирован», — ​писал «КоммерсантЪ» в номере от 22 октября 1999 года. Так я потерял единственного мордовского политика, к которому всегда мог обратиться за помощью. Уверен, что после очень странной, но совсем не случайной гибели Александра Николаевича, когда в Мордовии шел крутейший передел собственности, с меня бы точно сняли охрану. Раз и навсегда. Но к тому времени я с помощью Игоря Петровича Шуляева бежал из Саранска в Москву и через Алексея Симонова устроился в «Новую газету». Редактором региональных выпусков. Сложно представить, каким мог быть политический и экономический ландшафт Мордовии, уцелей Бурканов в той аварии. Он бы точно противостоял такому размаху «приватизации по-меркушкински». Но в той системе в основном выживали такие, как Владимир Литюшкин, за «особые» заслуги получивший в 2004 году от Меркушкина место в Совете Федерации и приложивший «мохнатую лапу» к развалу крупнейшего в Европе светотехнического гиганта. Десятки тысяч «рабов лампы» лишились надежды на будущее, зато Литюшкин «выстрелил» в долларовые миллионеры. Ходили слухи, что Меркушкин получил от него «свою долю» от продажи «Светотехники» проходимцу Виктор Столповских. И вроде как Литюшкин принес ее в высокий кабинет наличными. В чемоданчике. А как после такого не помочь «щедрому» человеку с политической карьерой?!

Сцена из 1970-х. Мама укладывает меня спать. Завтра новый день. 12-я школа, уроки, учителя, друзья-хулиганы. Замечание классного руководителя: «Холопов, ты добегаешься!» Вдруг с улицы доносится нестройный ор мужских голосов. «Огней так много золотых на улицах Саратова. Парней так много холостых, а я люблю женатого…» — ​старательно исполняют лишенные слуха и голоса пролетарии. «Мама?! — ​любопытствую я. — ​А почему мужчины любят холостых парней? Да еще в Саратове? Разве это нормально?» «Пьяные», — ​улыбается мама… Советская империя катилась в пьяную пропасть, а ее «накаченные» дешевой отравой «солдаты» орали песни, не особо вдумываясь в их содержание. Замешанная на лжи идеология трещала по всем фундаментам. Никакие красные флаги не могли поднять боевой дух строителей коммунизма. А уже в лихие 1990-е я узнал, что в Саранске всегда существовало «голубое» сообщество. И это в то время, когда гомосексуализм считался уголовным преступлением.! «Нетрадиционные» позиции почему-то усилились в Мордовии после 1995 года… Меня совсем не удивила фраза, однажды брошенная кем-то из «великих мордовских политиков» за чашкой чая: «Помни, что пи…сы своих не сдают…» Как это происходит, я узнал, когда некий «хрен с горы» посчитал покушение на меня хулиганкой, чтобы затем отправить уголовное дело в архив за «неустановлением лиц…». «Голубые» стремительно занимали позиции в чиновничьих кабинетах, в рядах священнослужителей и среди силовиков. Своими податливыми задницами они олицетворяли новый этап в многострадальной истории страны — ​разграбления, убийств и разрушения. Десятки миллионов граждан рухнувшей империи стали нищими. Бардак и бордель оказался на руку очень узкой группке людей. В 2000-е выяснилось, что «озолотиться» можно было даже в Мордовии, где, как хвастались региональные начальники, не было ни нефти, ни газа, а что уж говорить про другие регионы?!

И после покушения я закрылся. В мае 1998-го. В четырех стенах. В маминой квартире. Сергей Ермолаев подключил «кабинет» главного редактора в изгнании к Интернету, установил компьютер. Почти год я руководил редакций дистанционно. Однажды дерзнул провести в четырех стенах планерку. Шумная толпа «столичников» расположилась в большой комнате. Стульев на всех не хватило. Повисла пауза, ребята с интересом рассматривали меня. Как я изменился, похудел, ослаб… Я готовился к обсуждению тем, разработке рубрик, изменениям в верстке. И вдруг услышал: «Стас, когда зарплату нам поднимешь?» Мне захотелось ответить так: «Извините, что жив…» Но промолчал… На этом разговоры по душам завершились.

Потом узнал, кто являлся «инициатором» вопроса о зарплате. За короткий срок этот человек, поддерживаемый известным генералом, из «друга» превратится в открытого врага… А тогда еще не все сотрудники знали, что финансовые вопросы в газете решались не только мной. Были еще учредители «Столицы С», которых очень интересовали дивиденды в конце каждого года. Не зря после покушения следователи попытались развить версию, что Холопова заказали свои. Из-за денег… Вопрос о зарплате резанул по мне сильнее, чем бандиты. Во время нападения я почти не ощущал ударов ножом и ледорубом. Адреналин и все такое. А тут… Осознал свое одиночество, которое, впрочем, находилось под круглосуточной охраной. Маму это немного успокаивало. Хотя в начале 1990-х «столичка» сделала немало, чтобы обрушить рейтинг доверия к милиции. На то были и объективные причины. Слишком много вопросов накопилось к людям в погонах. На некоторые из них ответов так и нет. Например, что случилось с лидером «щукарей» Юрием Щукиным, когда он сам пришел в милицию для «беседы»? Кто убил горожанку Татьяну Грушеву, побывавшую в стенах Ленинского РОВД? И так далее… Узнав поближе ребят из так называемого рядового состава, я понял, чем они дышат. Нормальные парни с простыми мечтами — ​иметь хорошую работу, получать приличную зарплату, чтобы можно было обзавестись семьей, купить жилье… Им не нужны были акции заводов, яхты и земли. Но власть лишала их обычных радостей, при этом требуя верности и законопослушания.

— Дают нам, например, задание — ​поймать «юго-западского» бандита, — ​рассказывали они мне. — ​Идем. Иногда с одними наручниками! Караулим возле подъезда. Берем его. При этом не знаем, вооружен ли… А он нам: «Командиры, отпустите, я вам денег дам!» Ведем его в отделение. «Командиры, зря от денег отказываетесь, — ​гремит «браслетами» бандит. — ​Все равно выйду. Только мне это дороже обойдется». «Не рыпайся, у тебя там такая статья, что на несколько лет сядешь». «Поживем — ​увидим». А через несколько дней встречаем его в центре Саранска. Сидит такой деловой в машине, сигаретой дымит. Нагло щурится: «Говорил же вам, командиры, что выйду. Зря деньги не взяли…» Что творится, Стас?!

— Безумие…

Бандиты формировали ту самую «мутную водицу», в которой лучше и спокойнее ловилась «рыбка». Но не ими. Один из охранников Володя уловил мое состояние. Сначала посоветовал купить аквариум. Большой. Чтобы не сойти с ума. «Рыбки хорошо успокаивают, — ​пояснял он. — ​Ответственность появляется. За ними же уход нужен…» Самыми таинственными новоселами оказались сомики. Они прятались в камнях, лениво шевелили усами и мало общались с коллегами по аквариуму. Рыбки оказались целой наукой. Так выяснилось, что содержать их — ​не просто налить воду из крана в банку. Рыбки, как и люди, нуждались во внимании, тепле и кислороде. Без него они отказывались жить. В 1998 году прошедший «огонь» скандальных всенародных выборов с заранее известным результатом Николай Меркушкин все более закручивал в Мордовии вентиль с кислородом. Самые толковые уроженцы бежали из душной республики. Чаще всего в Москву. Я же, как показали дальнейшие события, почти год находился на старте. Жить в Саранске мне было противопоказано.

Еще Володя приобщил меня к зимней рыбалке, которая в конце 1990-х для сотен работяг была не развлечением, а способом выживания. Меркушкин упорно возвращал Мордовию в 1980-е, когда людям разрешалось думать только о пропитании. Крепкие мужчины брали в руки удочки и разъезжались по различным уголкам Мордовии, чтобы наловить рыбы. Другого способа прокормить семью у них не было. Десятки разбросанных по водоемам фигурок только со стороны выглядели нелепо и даже смешно. Ледоруб они называли коловоротом. Рыбные места занимали заранее, ночуя в деревенских избах. Спали, кто как мог, платя хозяевам за постой копейки. Примерно в пять утра выходили на лед… Для меня рыбалка оказалась глотком свежего воздуха. Возможностью отвлечься от тягостных дум. Как жить дальше? Как спастись? Как не сойти с ума в четырех стенах? Как-то само собой успокаивался, глядя в лунку. И все удивлялся, как можно жить за счет зимней рыбалки. «Можно, Стас, — ​улыбался Володя. — ​Многие так живут…»

За время добровольного заточения я дважды мотался в Москву. Один раз с коммерческим директором «столички» Олегом Герасимовым. На его красной двухдверной «восьмерке». В сопровождении охранника Володи. Выехали в четыре утра. До Зубовой Поляны Олег домчался меньше чем за полтора часа. Иногда я подошвами полуботинок ощущал неровности асфальта. «Куда спешишь, Юрич? — ​шутил Володя, проверяя, на месте ли оружие. — ​Туда еще успеем». В Москву долетели за четыре с небольшим часа, успев еще перекусить в одной из придорожных кафешек. Хозяйка заведения, поставив на стол первое и второе, ласково спросила: «Мужчины больше ничего не желают? Например, расслабиться?» Вот уж не думал, что тогда в Умете к горячему предлагалось и иное блюдо… За отдельную плату, естественно.

В Москве остановились в гостинице «Минск» на Тверской. Ее снесут в 2005 году. «Володя, можно я один похожу по городу?» — ​попросил я охранника. «Вообще, по инструкции не положено. Но тебя понимаю…» И я брел по Тверской, не веря, что, оказывается, есть и другая жизнь. Где меня не нужно охранять. Где за мной никто не гонится. Не отбирает «Столицу С», не агитирует возродить ассоциацию «ХХХ век». Удивительный и неведомый мир. Не с мордами, но лицами, когда не нужно шарахаться от первого встречного. «Пора валить из Саранска, — ​прикидывал я, завтракая в одной из кафешек. — ​Иначе сойду с ума. Или добьют…» «Надеюсь, ты в бронежилете?! — ​обняла меня Маша Симонова, когда я появился в офисе правозащитного фонда на Зубовском бульваре. — ​Проходи, Леша тебя давно ждет». Лешей Мария Кирилловна звала своего брата — ​руководителя фонда Алексея Кирилловича Симонова. Маша трудилась у него помощницей. Мне очень повезло встретить на своем пути этих замечательных людей. Чутких, умных и потрясающе эрудированных… «Да, тебе лучше покинуть Мордовию, — ​выслушал меня Алексей Симонов, дымя сигаретой. — ​Что-нибудь придумаем, Стас…»

Обратно с нами в Саранск ехал Игорь Шуляев. На переднем сиденье. Сам опытный водитель, он внимательно наблюдал за маневрами Олега Герасимова. На этот раз до столицы Мордовии добрались за шесть часов. «Хороший ты водитель, Юрич, — ​заметил Петрович, выходя из «восьмерки». — ​Уверенно рулишь. Но больше я с тобой в одну машину не сяду…»

Уже не помню, как в четырех станах появился священник. Отношения с Русской православной церковью у меня сложились неровные и нервные. С первого номера «Столицы С» я запретил публиковать объявление всяких ведуний-колдуний и стремительно расплодившихся проституток. Зато появилась колонка «Вопросы веры» священника Виктора Зимина. Видимо, я интуитивно, не будучи воцерковленным, понимал роль православия в переломный для страны час.

К пахнувшему луком старику, неожиданно появившемуся на пороге квартиры, я проникся огромной симпатией. Мне нравилось в нем все — ​лучезарная суетливость, темная ряса, небольшой крест и добрые, искренние глаза. Он снимал верхнюю одежду и садился рядом со мной возле компьютера. И, дыша в монитор, помогал верстать газету с очень длинным названием «Саранские епархиальные ведомости». Я сразу согласился ее делать. Естественно — ​бесплатно. Хотя батюшка и предлагал мне «Кагор». До покушения я также по доброте душевной помогал делать другое издание — ​«Татарскую газету». Ее редактировал Ирек Биккинин. «Делай добро и бросай его в воду», — ​гласит одна из пословиц. «Бросай, не задумываясь, какие круги останутся на воде», — ​добавил бы я. Ведь знай я заранее, во что превратится «Татарская газета», я бы тогда отказал Биккинину.

Николаю Меркушкину понадобилось шесть лет беспробудного правления Мордовией на то, чтобы создать свое Семейное средство массовой информации. Финансируемый сыном Николая Ивановича Александром 10-й канал проявился в границах республики в 2001 году. «Это первый в республике частный независимый телеканал», — ​позиционировал детище Меркушкина его руководитель Юрий Понетайкин. И это вранье. Первый независимый телеканал создал Олег Еникеев еще в начале 1990-х. Его «Видеоарсенал» пользовался огромной популярностью. На нем, в частности, трудился поэт, публицист и директор театра «МХАТик» Сергей Сеничев. Еникеев — ​единственный, кто развивал конкуренцию среди средств массовой информации. И не захватывал газеты, как это сделал Николай Меркушкин с «Мордовией» или Андрей Борисов с «МК в Саранске» и «Саранскими вестями», а создавал новые. Меркушкин же «родил» СМИ под себя, чтобы ничто не мешало расти величию не по дням, а по часам. Чтобы все понимали очевидное — ​интересы республики прежде всего! И чтобы никто не дерзнул задать вопрос: почему интересы республики так странно совпадают с интересами семьи Меркушкиных?! Чтобы подчиненные понимали Николая Ивановича даже с полувзгляда, даже когда «вождь» еще ничего не успел сказать. Или подумать! Он выстроил уродливую фабрику по производству рабов, для которых Николай Меркушкин был как минимум мордовским божеством, а Новые Верхиссы — ​центром Вселенной, где не бывает преступлений и случаев воровства пшеницы, а со стен местного храма на прихожан строго взирают лики избранных членов «величайшей» в истории республики Семьи. Фабрика по производству холуев, которых ежедневно убеждали в святости «тюшти», выбивая из «бараньих» голов такие понятия, как профессиональная честь и гордость. Никакого отношения 10-й канал к журналистике не имел. Он и создавался для уничтожения журналистики в регионе‑13.

Мое «заточение» в четырех стенах длилось десять месяцев. Чуть больше, чем обычно вынашивается ребенок. За это время я отрастил длинные волосы. Почему-то не хотелось стричься. Почему? Не знаю. Но было какое-то ощущение, что не надо. Постригся я уже в Москве, когда снял первую квартиру. «Заточение» завершилось в марте 1999-го. И сильно изменило меня, укрепив в мысли, что свобода для человека — ​это воздух, огромная ценность, смысл жизни… Четыре стены — ​крепость, убежище и тюрьма. Все вместе. Как же было непросто их покинуть. Сделать первый шаг. Без Петровича я бы его не сделал… Четыре стены… Как же важно, чтобы они были не крепостью, не убежищем, но домом.

«Помню, что у твоего охранника был пистолет, — ​вспоминает мой сын Всеволод. — ​И что еще мы играли в компьютерные игрушки». Хорошо, что мои дети именно так запомнили тот страшный период. Хотя кто знает, о чем иногда молчат Ярослав и Всеволод?.. Может, о том, что могло случиться с ними, если бы Меркушкину и Занькину удалось оставить меня без охраны?!

— Стас, а что делать с аквариумом? — ​звонок мамы застал меня в съемной квартире в районе метро «Аэропорт». В 1999 году двушка обходилась мне в 300 долларов в месяц. — ​Мне он не нужен. А рыбок жалко. За ними же ухаживать надо…

— Мама, отдай его охраннику Володе. Он знает, что с ним делать. И скажи ему спасибо за все…

— Ой, он будет рад.

— И это, мам, в шкафу лежат коловорот и ящик для зимней рыбалки. Тоже отдай Володе. Больше мне они никогда не понадобятся.

Четыре стены… С того времени стены для меня не значат ничего. Хотя бы потому, что во время Крестовых походов невинность не сохранила ни одна крепость. Даже казавшаяся неприступной Крак-де-Шевалье. Все башни пали к ногам более сметливых полководцев… Саранск полнится новыми зданиями, на которые я смотрю с недоумением. Так случилось, что в Мордовии сначала строят, а потом задаются вопросом — для чего? Ведь сами по себе стены ничего не значат. Гораздо важнее наполнить их содержанием. Без него они сродни руинам. Только без истории. Без любви, страсти, разрушения, войн… А каждой стене хочется кого-то греть и защищать. Хотя бы какое-то время. Стены без содержания сходят с ума, как и те, кто в них находится. Нечто подобное случилось однажды и с Николаем Меркушкиным. Ибо алчность, властолюбие, гордыня, стяжательство не есть содержание для стен и смысл жизни, а болезнь, лечить которую возьмется не каждый психиатр. Я видел людей из окружения Меркушкина, становившихся не винтиками «созидания», но уменьшенной копией образа, в который они верили. В итоге копии, не выдержав величия оригинала, сходили с ума и умирали, хотя возраст позволял им надеяться на большее. Такова сущность любого чудовища — ​чтобы жить, ему необходимы жертвы.

Во время «заточения» меня изредка навещали местные политики, бизнесмены, представители «уличных комитетов». Звонили по разным поводам люди, которых едва знал. В основном просили помочь деньгами. Но однажды пришла незнакомая старушка. Она каким-то образом узнала, где я живу, и принесла… пояс с молитвой «Живый в помощи». «Носи его, сынок. Пусть всегда будет с тобой. Так спасешься», — ​сказала она и ушла… И я носил. Все время. И когда уехал в Москву — ​тоже. Потерял я подарок в начале 2000-х. К тому времени уже трудился редактором газеты «Куранты», жил в районе метро «Аэропорт»… Расстроился сильно. И не из-за ощущения беззащитности. Как будто ушло тепло той женщины…

Летним утром спешил в редакцию «Курантов». Подбежал ко входу в метро, и тут меня остановила пожилая женщина. «Держи, сынок», — ​протянула она мне маленькую иконку на пластиковом квадрате и быстро ушла. Я даже не успел ей сказать слова благодарности. Качаясь в вагоне поезда, понял, что наступил какой-то новый этап в моей жизни. И тут услышал: «Двери открываются…»