Продюсер Марк Рудинштейн: «Пора переезжать в Саранск»
Знаменитый продюсер Марк Рудинштейн в начале августа посетил Саранск. Он собирался выступить менеджером для своего внука-теннисиста, однако Михаил Соколовский заболел на первенстве Европы во Франции и не смог приехать на турнир. Но дед не стал отменять поездку и прибыл в Мордовию, чтобы навестить своих друзей. О впечатлении от города, ценах на Центральном рынке, современном кино и собственном тюремном заключении основатель фестиваля «Кинотавр» откровенно рассказал Светлане Калинкиной.
«С»: Марк Григорьевич, вы сами теннисом увлекались?
— Нет. Я вообще малоспортивный был в детстве. Да в то время и теннисных кортов в стране не было. Большим теннисом я начал увлекаться, когда стал меньше заниматься кино. Сделался менеджером внука. За восемь лет выучил все тонкости этого спорта, знаю все секреты, но сам не играю.
«С»: Вы дружите с президентом Федерации тенниса России Шамилем Тарпищевым, в честь которого названа спортивная школа Мордовии?
— Нет. Это все равно что сказать, будто мой друг Президент Путин. Они люди другого порядка, живут в другом измерении — и в финансовом, и качественном. Но не потому, что находятся наверху, просто эти люди настолько богаты, что нас не замечают. Я не считаю, что они выше нас. Думаю, моя жизнь намного интереснее, чем их.
«С»: Чем вы занимались в Мордовии?
— Навестил своих друзей, у меня их достаточно в Саранске. Сходил в бассейн и сауну, очень люблю плавать и париться. Если в отеле есть такие услуги, то поездка считается не напрасной. Еще сходил на Центральный рынок, «бабушкин», как у вас говорят. Захотел купить вишню, правда, нашел ее лишь в одном месте. Цены у вас лилипутские по сравнению с московскими. Купил еще помидорчиков, огурчиков, вкусного хлебушка. Думаю, нужно переезжать жить в Саранск.
«С»: В предыдущий раз вы были в Саранске два года назад. Изменился ли город за это время?
— Да, дороги стали лучше. В прошлый раз пришлось ездить по колдобинам. Сейчас город выглядит открытым, свободным, чистым. Это не комплимент. Я считаю, что в каждом городе надо проводить чемпионат мира по футболу, чтобы наконец привести страну в порядок.
«С»: Вы собирались посетить местный кинотеатр?
— Хотел, но не встретил ни одного кинотеатра. На рынке видел какой-то мультиклуб для детей. Но мне не нужно ничего продвинутого, типа 4D или 5D, я не люблю эти фокусы… Мне главное, чтобы аппаратура была хорошая. В нашей стране мало кинозалов, порядка двух с половиной тысяч. В Америке в шесть раз больше.
«С»: Считаете, что новые технологии портят кино?
— Да, я киношник старой фармации. Не люблю блокбастеры, новый технический монтаж. Не люблю Тимура Бекмамбетова, которой снял «Иронию судьбы» в новом монтаже. Прежняя картина хороша тем, что пока готовишь оливье, то страдаешь под фильм. Я люблю кино, исследующее человеческие чувства, а вся современная техника только мешает этому. Но я думаю, что постепенно она приестся и кино вернется к своему первоначальному виду. Американцы уже это понимают. Знают, что лучшее кино это не «Неприкасаемые», а «Любовь по-американски». Я считаю, что кино нужно смотреть в зале, а не дома на диване. Если смотреть «Титаник» в кинотеатре, он произведет гораздо большее впечатление, нежели домашний сеанс. Фильм нужно проживать вместе с героями, такую атмосферу создают зрительные залы. Сейчас я редко смотрю что-то новое, но когда смотрю, то исключительно на большом экране и в окружении незнакомых мне людей, которые проникаются сюжетом вместе со мной.
«С»: Как вы относитесь к сериалам?
— Раньше относился негативно, но со временем все-таки научились их снимать. Если идет сериал «Ликвидация» или «Оттепель» Петра Тодоровского, то я отменяю все дела и становлюсь сериальным зрителем. Это в том случае, когда сериал имеет вид искусства, как, например, у Сергея Урсуляка. А то, что делает НТВ, — это ужас. Натыкаешься в программе на что-нибудь, и кажется, что уже смотрел, но оказывается, это новая картина. Непонятно где «Менты», а где «Улицы разбитых фонарей».
Я дружу со многими режиссерами, и самое трудное — сказать человеку, что он сделал настоящее дерьмо! Страшно боюсь сериалов своих друзей, которые могут спросить: «Ну, как?»
«С»: А как восприняли первый сезон «Улицы разбитых фонарей», который был еще ни на что не похож?
— В этом сериале у меня была любовь, которая остается по сей день, — это Настя Мельникова. Мы с ней одно время даже встречались. Я всегда был вынужден ей говорить, что мне за нее неудобно. Но артистке надо было зарабатывать деньги, вот она и снималась в сериалах. Я постоянно спрашивал: «Когда же твою героиню наконец убьют»? Рад, что этот момент все-таки наступил.
«С»: Как относитесь к тому, что хороший актер снимается в плохом сериале ради денег?
— В нашей жизни это нормально. Когда я создал фестиваль «Кинотавр», кинопроизводство упало до 20 картин в год и была угроза исчезновения профессии. Ведь кино — это не только актеры. Это операторы, художники, сценаристы, гримеры — целая область производства. И когда она рушится, пропадает профессия. А сериалы спасли ее. Несмотря на свое низкое качество, они дали специалистам возможность работать. В Америке звезды никогда не снимаются в сериалах, но наши актеры вынуждены так зарабатывать. Когда Дмитрий Певцов снялся в «Бандитском Петербурге», внук Янковского, увидев, как знаменитый дедушка разговаривает с ним, подошел и спросил: «Неужели ты его знаешь?» Для мальчика Певцов был большей звездой. Так что сериалы воспитали все поколение девяностых. Молодежь смотрит ужасные вещи! Сериалы с молодыми актерами из Щукинского училища невозможно смотреть. Им платят мало, а снимают много. Но им тоже нужно как-то зарабатывать, не грабить же на улицах!
«С»: Как относитесь к тому, что российские режиссеры снимают ремейки зарубежных сериалов?
— Они покупают права, сюжет и идею. Лучше обмениваться фильмами, нежели санкциями. Я к этому отношусь очень хорошо, потому что обмен опытом — это и есть проникновение. Ведь люди общаются, обсуждая в основном кино. Не все же гении, способные говорить постоянно о высоком. Таких только десять процентов населения. Для остальных нужно создавать массовую культуру.
«С»: Вы говорите, что молодое поколение воспитывается на плохом кино, а что предпочитаете сами?
— Кино не учит нас жить. Оно хорошо тогда, когда в нем рассказывается история. Советский кинематограф был социально завышенным. Рассказывал о бригадах коммунистического труда, успехах в производстве, а на их фоне развивалась любовь. Это было настолько примитивно и скучно, что говорить о советском кино тяжело. Несмотря на это, в тот период было создано около 30 картин, которые вошли в сотню лучших мировых фильмов. Сейчас молодые люди почему-то выискивают грязь, что существует в стране, и пытаются ее экранизировать. Зритель к этому привыкает, и потом, когда выходит «Левиафан», люди начинают осуждать режиссера за то, что он поливает грязью Россию. А ведь на самом деле Звягинцев просто рассказал историю одного человека. Показал уничтожение личности. У американцев есть что-то вроде этого. В этом кино нет ничего плохого и антисоветского. В нем просто история места, в котором снимался фильм.
«С»: Какой ваш любимый фильм?
— Есть три фильма, которые скрасили бы мою жизнь на необитаемом острове. Это «Монолог» Ильи Авербаха, «Неоконченная пьеса для механического пианино» Никиты Михалкова и «Эммануэль». За закрытый показ французского фильма моего приятеля посадили на три года. Мы все мечтали увидеть воочию исполнительницу роли Эммануэль, и я впервые привез Сильвию Кристель в Россию. Мои помощники во Франции убедили ее посетить российский кинофестиваль, и она согласилась. Помню, приехал встречать гостью в аэропорт. Когда она вышла из самолета, я сказал по себя: «Господи, из-за чего я мучился?» Это была истерзанная наркотиками, замученная, больная женщина. Думаю, ну ладно, как-нибудь отмучаемся. Отвез ее в гостиницу и через два часа зашел за ней, чтобы проводить на открытие фестиваля. И вот тогда из номера вышла ЭММАНУЭЛЬ! Та, от которой мы сходили с ума. Как она преобразилась, я не знаю. До этого у меня было такое потрясение лишь однажды. Знаменитая актриса Марина Неелова давным-давно играла главную роль в спектакле Алексея Арбузова. Я сидел возле театра и вдруг вижу: идет пожилая Марина Мстиславовна. Она направилась в гримерку, а я в зал. И через пять минут на сцену выбежала сексуальная девчонка, которая играла десятиклассницу. Откуда это все взялось, мне до сих пор не понятно!
«С»: Вы тоже сидели в тюрьме?
— Да, но не за показ запрещенного фильма. Меня через одиннадцать месяцев оправдали. Честно говоря, не люблю об этом вспоминать. Мое пребывание в тюрьме — это инфаркт, безнадежность, желание самоубийства. Сперва меня посадили в Бутырку, в камере было сорок кроватей на семьдесят человек. Когда я стал известным, снялся в фильме о тюрьме. Меня вновь привезли в Бутырку, и я в глазок посмотрел с другой стороны двери на камеру, в которой сидел. Она уже была не та. Там стояло семнадцать кроватей, у заключенных был телевизор. А я к кровати неделю шел, ждал, пока освободится место на втором этаже. Семьдесят человек курили, дышать было нечем. Если бы я там задержался больше чем на два месяца, то просто бы умер. Там сидело много невинных людей, была знаменитая андроповская посадка. А другую половину составляли бандиты, для которых человеческая жизнь ничего не стоит. Они убивали семью, чтобы забрать тридцать рублей, и на следующий день пропивали эти деньги. Было страшно. Приходилось группироваться, чтобы выжить в такой обстановке. Потом меня перевели из-за запроса родителей, которые находились за границей. За меня вступились кое-какие структуры, поэтому начальник тюрьмы рисковать не стал. Пересадил меня в небольшую камеру. Там другая трагедия. Раньше было трудно из-за большого количества народа, а тут тяжело от одиночества. Наверху сидели Валентина Малявина и Любовь Збруева, которая убила любовника. У нас там завязалась любовь. Можно было жениться, не выходя из камеры. Сложно это передать. Никогда не забуду Новый, 1987 год. Я тогда сидел в камере с министром транспорта Казахстана. Нам до четырех утра включили радиотрансляцию с Красной площади. А там все артисты, которых я когда-то возил на фестивали, поют песни. Не могу передать, что я чувствовал. Два здоровых мужика отвернулись к стене и плакали. В ту ночь у меня случился инфаркт. Я чудом остался жив, потому что на праздник у всех врачей был выходной. Скорую помощь ждал два часа.
«С»: Насколько точно российские режиссеры передают тюремную обстановку?
— Тюрьма — это единственная удача российских режиссеров. У нас половина страны сидела, а вторая половина сажала. Наш «шансон» родился в тюрьме. К любому творчеству заключенных я отношусь с огромным уважением. Его создают гениальные люди, которые сидят по 20—30 лет. Они очень много читают, поэтому неимоверно образованны. Так что тюрьма вырастила большое количество интересных людей. Я с ними работал в кино и до сих пор общаюсь. Не могу сказать, что они мне менее интересны, чем какой-нибудь чистоплюй из научного института. Эти люди смешали практику с жизнью, поэтому точно передают тюремную жизнь на экране.
«С»: Что такое свобода и свободный ли вы человек?
— Однажды я сказал фразу: «Свобода — это когда ты можешь дружить и общаться с кем хочешь». Это большое счастье. К сожалению, 70 процентов своей жизни я прожил без него. Нужно было налаживать контакты со всеми, кто нужен для продвижения той или иной идеи. Это не всегда порядочные люди. Меня всю жизнь это мучило. А вот сейчас я нахожусь в состоянии такого маленького счастья, когда могу себе позволить не общаться с теми, кто не симпатичен.
«С»: Вы религиозный человек?
— Я жил в СССР, где религия была запрещена. Я не люблю посланников Бога. Недавно произошла совершенно необычная история. Я прилетел в Рио-де-Жанейро, а мой багаж затерялся. У меня не имелось никакой одежды, кроме той, что была на мне, когда вылетал из зимней Москвы. А в Бразилии сорок градусов жары. Я три дня ходил по отелю в красных трусах и мог дойти лишь до пляжа через дорогу. Меня узнала местная переводчица и предложила помощь: «Давайте я найму вертолет, вы 40 минут повисите над статуей Христа и посмотрите на весь Рио-де-Жанейро». Эту красоту передать просто невозможно. Когда мы поднялись, пилот дал мне маленькую металлическую копию статуи Христа. Сказал: «Зажми в ладонь. Можешь с Ним поговорить без посредников и попросить все что хочешь». Ну что мог просить старый еврей-атеист у Бога? Я попросил, чтобы вернулись чемоданы, чтобы внук выиграл первенство Европы, и немножко здоровья. Когда мы приземлились, чемоданы стояли в номере, внук выиграл первенство Европы, а я пока еще жив. Вот мое отношение к Богу. Я понял, что с Ним нужно разговаривать без всяких посредников.
Я, конечно, антирелигиозный человек. Хожу в церковь, но не молюсь. Очень люблю католические храмы. Когда вхожу, вижу там строгость, колонны. Понимаю, что могу здесь послушать музыку, которая меня унесет. С возрастом почему-то тянет на классическую музыку. Не потому, что отличаю Баха от Оффенбаха, а просто потому, что мне от нее хорошо. То же самое и с Богом. Если я у Него что-то прошу, то прошу мне не мешать.
