Сретение с человеком из Средневековья
Брадолюбивые дядюшки в думах о судьбах Отечества.
С Дмитрием Викторовичем Фроловым, университетским доцентом, иконописцем и соруководителем саранского клуба «Владычный полк», мы увиделись на Сретение у храма Кирилла и Мефодия — все по Промыслу. Решили побродить по ближнему перелеску, поговорить за веру и за Отечество, за цвет русского царства. Дмитрий любит прогуливаться по этим местам. Здесь, говорит, чистенько, душепокойно. Сегодня еще и ветрено, подымаем воротники. Идем по аллее, отгоняем назойливых горностаев, трущихся о сафьяновые сапоги, уворачиваемся от сов, задевающих пестрыми крыльями наши скуфейки.
А по сугробам скачут веселые дети, набивая февральским снегом обувку, и ученый муж благородно протягивает руку помощи: «Держитесь за меня и разувайтесь сейчас же! Я, как человек из Средневековья, знаю, что снег нужно вытряхивать». Но дети — тертые пряники, подходить опасаются. Тем более к такому дяденьке с бородищей и стрелецким прищуром. «А вы случайно не были в Макаровке, где мы с ребятами озоровали?» — не отстает Дмитрий Викторович. «Были…» — дети вспоминают, что там случились бои на саблях и люди в диковинных одеяниях не щадили ни себя, ни других…
Клуб исторической реконструкции и средневекового фехтования, которым уже пятнадцать лет управляет Фролов, часто собирается в лесах для широкой забавы. Боевую одёжу и все прочее делают своими собственными, мастеровыми руками. Приходится и прясть, и ткать, и вышивать, и штопать, а прежде рыться в архивах, лопатить пыльный пергамент, изучать каждую мелочь, каждую маломальскую деталь, чтобы не театрально вышло, а как в старопрежние, древлеотеческие времена. И держатся при этом на Божьей помощи, на чистейшем энтузиазме — ни полушки никто не дает.
И еще сокрушается Дмитрий Викторович, что интерес к истории тает у молодежи. Ждут в клубе всех от четырнадцати до тридцати лет, но желающих все меньше. В университетских потоках, где доцент Фролов поднимает хоругви гуманитарных наук, около полутысячи человек, но там дела еще горестней: «У студентов нет даже базовых знаний! Чем они занимались в школе? К ЕГЭ готовились? Я начинаю читать: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода…» И ни один человек не угадывает роман! И никто в группе исторического факультета не читал Евангелие! Миленькие, спрашиваю, вы зачем сюда пришли? Нас мамка заставила! И в храме ни одного не встретишь! По воскресеньям я хожу в Скорбященскую церковь на службу — ни одного студента! А потом мы говорим о безнравственности, об отсутствии элементарной культуры. Что делать? Не знаю. Если уж не привили в детстве… В музее никто не был ни разу, в театр последний раз в пятом классе водили. А у нас, говорят, денег нет на музей. Да тридцать рублей по студенческому! Вы прокуриваете много больше! Все крыльцо в университете заплевано, устал бороться. «ВКонтакте» сидят, а на литературу, на историю Родины времени не хватает. Миленькие, Евангелие — это и поведенческий, и нравственный, и культурный фундамент всей нашей жизни, и золотой фонд классики из Евангелия вышел. Но и Достоевского вряд ли читали…»
Под эти неутешные речи дошли до мастерской Дмитрий Викторовича. В прихожей старинные комоды с глиняными плошками, с оловянной посудой, со штофами зелена вина, а дальше дядька в латах и ерихонской шапке. А вот, разсказывает Дмитрий, воеводское кресло, вот стол евоный, вот настоящий персидский кинжал. Кинжала я побаиваюсь, а мой сопутник, как нарочно, добавляет: «Стопроцентно кровавый!» Стены вокруг расписаны, и я примечаю образ патриарха Никона: «Какое у вас отношение к нашему земляку?» «Плохое, конечно. Никон был сугубо неправ — реформы не завершил, на суде от всего отказался, народу сколько згубил… Я читал архивные документы, и у меня волосы становились дыбом от той жестокости — стоявших за старую веру жгли живьем. А сколько неграмотных правок было внесено в служебные церковные книги! Порой все переворачивалось с ног на голову». — «Видели сериал «Раскол» Николая Досталя?» — «В целом он неплохой, но одежда показана слишком тускло, даже царская. Это же золотой век русского царства! Такие были наряды, такие сочные краски, а в фильме все какое-то замшелое, неприглядное».
Мы сели за большой деревянный стол, но заварили не богородскую травку, не зверобой и не еловые шишки, а обычный чайный пакетик. Как начали его с печеньем кушать! А Дима все кипятку подливает: «Я помногу пию». И я не отказываюсь, чего уж. Хлебаем, бороды почесываем. «А как вам, — спрашиваю, — слова из Номоканона «Кто возводит резало на браду свою и на ус свой, будет проклят гореть в аду?» «Главное, — отвечает, — брадолюбивым быть, но это не значит, что нужно бороду до пола растить, чтоб она торчала во все края. Ухаживать нужно, разчесывать. Даже дониконовские патриархи свои бороды в опрятности содержали».
А в соседней комнате на столе недописанная икона. «Как, интересуюсь, дерзнули взяться за иконопись? Многотрудное дело! Держите ли пост?» — «В пост постимся, а в скоромные дни мясо едим. Круглый год надо писать. Я давно этим занимаюсь, и благословение имеется».
И вот еще какой вопрос меня мучил: «Как же, погружаясь в XVII век, устраивая в лесах поединки, умудряетесь потом выйти в нашенское время? Не возникает ли желание рубануть секирой кого-нибудь бездуховного?» Улыбается Дмитрий Викторович: «Нет, у нас все люди адекватные, попусту шашкой не машем».
Тогда я спокоен, слава Богу за все!
