Свеженькая, Зубово-Полянский район
© Столица С I Артем Артамонов
Путешествие к человеку, который создал мемориал, который примирил всех со всеми
Поселок Свеженькая в Мордовии уникален хотя бы тем, что у него под боком есть «сиамский близнец» в Рязанской области. Тоже поселок Свеженькая. И у кого в советское время хватило ума провести границу прямо «по живому», разделив один населенный пункт? В 2010 году лесные пожары серьезно навредили «сиамским близнецам»: сгорело в общей сложности 114 домов, погибли семь жителей. Спустя три года местный старожил, бывший летчик Станислав Лихин в память о когда-либо живших в Свеженькой создал мемориал. Вещами, найденными на свалке и взятыми с пепелищ, Лихин увековечил память о воинах Первой и Второй мировой, Афганской, Чеченской… Не забыл и немецких военнопленных, которые жили, работали и умирали в Свеженькой. Необычное место посетил и с необычным человеком поговорил Денис Тюркин.
Рубрика путешественников «Край мой — рай» объединяет тех, кто ценит историю родного края. Предложение съездить в мордовскую Свеженькую поступило от читателя «Столицы С», которого с этими местами многое связывает. Читатель все прекрасно организовал, за что получает огромную благодарность, но для широкой общественности он пожелал остаться неизвестным.
Напрямую от Зубовой Поляны до поселка — 28 километров. Но мы не лесные братья, чтоб на лыжах брести через местные чащобы и болота, тем более что и снега в первых числах января почти не было. И не московские туристы, использующие только «Яндекс.Навигатор», прокладывающий 110-километровый маршрут в Свеженькую аж через Ямбирно. Едем по наиболее доступному и короткому пути (около 70 км), через Ширингуши, Вышу, Известь, вдоль железнодорожной ветки Кустаревка — Вернадовка Московско-Рязанского отделения Московской железной дороги. В двух местах дорогу размыло (в январе!), но мы на «Шеви-Нива», нам нипочем.
Четыре розовые березы встречают редких визитеров Свеженькой при въезде с южной стороны поселка. Снизу к тем деревьям прибиты две арматурные загогулины, напоминающие луковку церкви. Через дорогу — самодельная табличка: на зеленом фоне белыми буквами название поселка. Тут же — покрашенные в розовый стволы яблонь-дичков с табличкой «ЯБЛОНЯ. Прививка».
© Столица С I Артем Артамонов
Недалеко, за огромной старой липой, едва ли не настоящая инсталляция в виде креста и ярких, гипертрофированных искусственных цветов: «колокольчик», «мак» и «василек». Они смотрятся декорациями уличного театра абсурда на фоне серых деревьев. Тут же, на плакате, выведено: «Поклонный крест. Иисус Христос Победитель. Освящен отцом Павлом 2018 г.». Столь буйное проявление народного творчества я видел в рязанском поселке Мыс Доброй Надежды недалеко от западных границ Мордовии. Но там все было сосредоточено вокруг одного дома.
Крест же и железные цветы на въезде в Свеженькую — только первые проявления творческого задора местного жителя Станислава Николаевича Лихина, которому в предстоящий День космонавтики исполнится 80 лет. Он служил инженером по авиационному оборудованию, инженером-испытателем в составе экипажа. Через его руки прошли все современные на тот момент образцы советской авиационной техники. В собственности есть квартира в Москве, но сердцем прикипел к Свеженькой. Потому здесь живет. И творит, рисуя плакаты, картины. Любопытно, что своей наружностью его дом ничем не выдает богатый внутренний мир хозяина.
Лихин встречает нас на крыльце, для формальности придерживая за ошейник в цвет французского флага некрупного пса. Путешественников со мной много, потому, пока они входят в дом, успеваю осмотреться. У дальней от входа стены — кровати, заваленные плакатами. На них — и религиозные цитаты, и стихи Есенина, и имена православных святых, какие-то фотографии… Поверх лежит небольшой плакатец с надписью «Нас мало, но мы в тельняшках». На окнах висят бусы, разноцветные стекла железнодорожных фонарей. Справа — полка со школьными учебниками еще времен СССР, над которыми нависает глобус. Полка выполняет роль перегородки, за ней — закуток с кроватью, красками, кистями, какими-то невообразимыми инструментами…
Лихин суетится и затапливает стоящую в центре избы покрашенную розовым печь, которую он называет камином. Печь/камин хитра, так как имеет несколько отсеков, закрывающихся разукрашенными, как в сказках, железными щитами. Наконец, хозяин усаживается на табурет, а на колени ему взгромождается черный жирный кот.
© Столица С I Артем Артамонов
«Моя команда — два кота, две кошки и пес Бой, — начинает Лихин. — Один кот пришел от покойного подполковника Жукова, с которым я здесь работал. Представляете, ждал хозяина два месяца, но не дождался и пришел ко мне! Сейчас в Свеженькой живут, дай бог, человек 40. Даже новые дома, что после пожаров отстроили, и то не все заселены. Электричка к нам хорошо ходит — три раза в день. Правильнее назвать ее рельсовым автобусом. Два вагона, очень комфортабельные. Ходит от Сасово до Выши. Раньше до Земетчино Пензенской области ходил, мы туда с женой на рынок ездили, но сейчас только до Выши… Чем Свеженькая сейчас живет? Да одни пенсионеры в основном остались!»
Станислав Николаевич едва ли не единственный из ныне живущих жителей Свеженькой, кто застал пленных немцев, которых свозили сюда сотнями после Второй мировой. «Погибало их много, а работали они под охраной краснопогонников (бойцы внутренних войск — «С») в зоне, куда вела узкоколейка, — вспоминает Станислав Лихин. — По ней еще финский паровозик с вагонетками ходил. Где была зона? На востоке от Свеженькой, в сторону Крутца. Еще в других местах… Немцы заготавливали дрова и лесоматериалы. После работы им разрешалось ходить по поселку. Что они делали? Просили у местных (подаяние, возможность мелкого заработка — «С»), так как не хватало на жизнь. Среди них был врач Ганс из западного Берлина. Лечил он нас, детишек. Да и взрослых тоже, маму мою, например. Ганс был зубным врачом. Для анестезии он использовал незнакомый тогда нам новокаин. Ему разрешалось носить инструменты и лекарства с собой. Приходил он на дом, сначала кипятил инструменты, потом брался за дело. Новокаин на меня почему-то плохо действовал, и я однажды начал кричать и плакать, чем сильно расстроил Ганса. Тот переживал, как бы мой плач не приняли за издевательства немца над русским ребенком. Потом, когда я успокоился, сказал, что, если бы в его берлинском кабинете кто-нибудь так кричал, от него разбежались бы все пациенты. Как-то во время своего очередного визита он заметил портрет молодого родственника бабушки (его призвали на фронт санинструктором, погиб в 1942-м). Ганс спросил, кто это. Бабушка, вместо того чтобы ответить, расплакалась. Немец понял по-своему. Он закричал: «Я не стрелял! Я не стрелял! Я только лечил!»
По воспоминаниям Лихина, в 1947-м пленные построили в Свеженькой ДК (уже утрачен), через год начали строить бревенчатую школу, но завершить дело не успели (сделали это уже русские строители, здание еще цело, но уже заброшено), так как по приказу Сталина военнопленных вывезли из этих мест. Кстати, местный детский сад и несколько домов (все утрачено) построили в этом поселке еще после Первой мировой… пленные австро-венгры. По словам Лихина, их почему-то называли декабристами.
Дед Станислава Николаевич воевал в Первую мировую (между прочим, стал георгиевским кавалером) и был ранен под Варшавой в 1915 году, когда немцы применили запрещенные снаряды — разрывные пули. «Он остался без руки и шутил: еще бы 10 см ближе к сердцу, и дали бы не Георгиевский, а деревянный крест, — говорит Лихин. — Помню вот такую историю с его участием, случившуюся в те годы, когда после Великой Отечественной здесь держали военнопленных… На огород к нам как-то вечером забрались двое голодных немцев, очевидно, помидоров поесть. Дед это увидел, и как был, в одних портках, побежал в огород, не забыв захватить трофейное ружье. Он боевой был, не смотри, что с одной рукой. Меня затрясло, так как думал, что увижу сейчас сцену расстрела. Но ничего такого не произошло. Дед на резких тонах о чем-то поговорил с немцами, и отпустил. Я потом его спросил: «Неужели ты хотел застрелить тех людей?» На что он ответил, что изначально только хотел попугать. В школе нам преподавали немецкий, но матерным словам не учили. Мы решили узнать непосредственно у немцев: а как они ругаются? Пришли на станцию, где пленные как раз грузили доски-метровки. Обратились к одному дядьке. Объяснятся мы кое-как могли, потому он наш вопрос понял. Подумал-подумал, и говорит: «Фурхлюхтекер». Как это переводится, мы не успели спросить, так как нас прогнал автоматчик. Но слово мы запомнили! Был у меня один брат, очень злой на немцев. Вот потом мы идем с ним по поселку, а впереди — два немца. Брат крикнул: «Фурхлюхтекер!» Нет реакции. Еще раз. «Фурхлюхтекер»! Немцы замедлили шаг. А в третий раз когда крикнул, немцы развернулись и бегом за нами. Мы сиганули в разные стороны и смогли скрыться».
Наговорившись, мы идем смотреть на главное дело рук Лихина — воинский мемориал, расположенный метрах в 100-х от чудом уцелевшего в пожарах деревянного здания станции «Свеженькая». Мысль увековечить «память всех солдат» старожилу пришла еще до этой трагедии, но тот факт, что огненное лето-2010 стало катализатором быстрых его действий, он не отрицает. И, по сути, его помощником, о чем говорит надпись за забором. «Факультет ненужных вещей. Художник из мусора делает гениальное. Мемориал построен из мусора со свалок и пожарищ 2010 года поселка Свеженькая МЖД».
Как описать эту площадку? Она ужасна эстетически, если брать каждый памятник по отдельности. «Ветеранам войны и тыла 1940-1950 годов», «Детям войны», «Ветеранам тыла», «Железнодорожникам военных и послевоенных лет», «Земляку Новикову-Прибою», «Солдатам Западного фронта», «Курск 43», «70 лет Победы» и т.д., и т.п. Она трогательна по содержанию, если прочитать некоторые надписи, как письмо с фронта дяди Лихина. Она заставляет задуматься, если хотя бы немного знать историю этих мест и историю страны в целом. Лихин рассказывает, что готовить площадку помогали как местные власти, так и администрация участка железной дороги. Помогли с трактором, который притащил огромные валуны из болот, установили заборчик по периметру.
Дальше творил мастер. Вырезал из жести орхидеи, маки, листья деревьев. Выложил из старого кирпича сгоревшего дома невысокую стену со стихами Есенина. Некоторые плакаты рисовал, на металлических листах чеканил надписи. На мемориале много проволоки. Где-то она символизирует усы орхидеи, где-то — маковые тычинки, но в основном просто служит скрепляющим материалом разных деталей. Здесь смешались советские, российские, имперские символы. Автоматы, самолеты, поезда…
